— Ваша светлость! — патрикий Феофан
коротко поклонился Святославу, который принимал его на палубе
корабля, огибавшем город с юга. — Я прислан великими и непобедимыми
августами Ираклием и Константином, чтобы засвидетельствовать вам их
дружеское расположение. Ваш отец, архонт Самослав, любим нашим
повелителем, как собственный сын. Василевс так дорожит дружбой с
правителем склавинов, что пожаловал ему сан патрикия. Высочайший
сан из всех возможных! Так к чему этот налет? Зачем вы сожгли
беззащитный корабль портового коммеркиария? Ведь он всего лишь
выполнял свой долг. И как вы смогли пройти сюда? Ведь наши корабли
патрулирует море...
— Ваши корабли догорают в пятнадцати
милях отсюда, — спокойно ответил Святослав. — Они решили преградить
нам путь. Это было смелое, но глупое решение. Ваши лохани не
соперники нам. Они решили, что лучники на борту и горшок с углями
на длинной палке им помогут. Я тебя расстрою, ромей! Так воевали на
море еще пятьсот лет назад, но с сегодняшнего дня так больше не
воюют.
Патрикий замолчал, переваривая
услышанное. Он ежился под насмешливыми взглядами воинов и старался
не смотреть на десяток человек, которые стояли на табуретах с
петлей на шее. Паруса были спущены, а с реи спускались веревки,
завязанные затейливым узлом. Корабль покачивало на волнах, и на
лицах перепуганных людей застыло выражение неописуемого ужаса. Не
так страшна сама смерть, сколько ожидание того, что она может
наступить в любой момент, когда внезапный порыв ветра ударит волной
в борт корабля.
— Где мой дядя, ромей? — Святослав
резко прервал полившийся было поток цветистых славословий. — Если
его не приведут ко мне немедленно, я буду каждую четверть часа
вешать по одному из этих людей, а потом спалю все, до чего добьют
мои огнеметы.
— Ваш дядя, сиятельный? Я не знаю,
где он, — побледнел патрикий, который только что разглядел, кто
стоит перед ним с веревкой на шее. — Господи помилуй! Патриарх
Александрийский Кир... Вы не посмеете... Но как он оказался здесь?
Эпарх Александрии тоже здесь... Святые угодники! — до него внезапно
дошла вся жестокая правда, и вельможу ощутимо закачало. И вовсе не
морская волна была тому причиной. Перебои с поставкой египетской
пшеницы означали голод и бунт в столице.
— Да, я только что взял Александрию,
— любезно пояснил Святослав. — Теперь Египет принадлежит Словении
по праву войны. Это будет наказанием для тех, кто пытался отравить
моего отца. Когда сюда приведут моего дядю, я отдам вам и этого
епископа, и эпарха, и всю эту братию. Они мне без надобности.