Не могу смотреть на тело лучшей подруги, на волосы, в которых
застывают кровь и мозги, и в её глаза, когда-то ясные, добрые и
счастливые.
— Укройте её… чем-нибудь… пожалуйста… — прошу.
Альберт велит мне схорониться до приезда полиции. Ведь полиция
попросит удостоверение личности, которого у меня нет, попросит
отпечатки пальцев или просто снять вуаль — всё это невозможно.
Я юркаю в библиотеку и слышу поворот ключа в двери. Когда
полиция прибывает, я пытаюсь подслушивать, что говорит им хозяин,
но голоса гулкие, слов не различить. До вечера в кабинете работают
судмедэксперты, а мне хочется пить, и я уже молюсь, чтобы всё
поскорей закончилось. В библиотеке я не одна, но я стараюсь не
замечать тень за плечом.
Ближе к ночи голоса смолкают, дверь наконец распахивается, и я
бросаюсь к хозяину.
— Мы едем домой, — он спокоен, словно ничего не произошло, но и
на нём капли крови.
“Домой” — странное слово, наш дом сейчас номер-люкс в “Четырёх
Сезонах”. Просторный, с двумя спальнями, кухней, мраморной
прихожей, столовой, рабочим кабинетом и гостинной. На широченной
веранде — джакузи, гриль и небольшой бассейн. Но домом я бы его не
назвала.
Вся эта роскошь мне чужда. Ей бы стать приютом пылких
любовников, или семьи с шумной детворой. Но в номере живём только
мы, люди, связанные холодными договорённостями.
Машину хозяин любит водить сам, пользуется минимальной охраной,
и кому-то такое поведение может показаться беспечными. Но он
заручился поддержкой всех крупный картелей, никому не переходит
дорогу, налаживает деловые связи, оказывает нужные услуги полезным
людям. “С Альбертом Ризенбергом можно иметь дело” — говорят про
него.
Долгий и тяжелый день подходит к концу. Я понимаю, что мысли
хозяина не заняты мной, но всё же робко прошу воды. Он ничего не
отвечает, но быстро находит небольшой ларёк по дороге. Покупает мне
“Перье”, дожидается, пока я жадно пью. А может просто думает о
своём, пользуется передышкой.
— Мы можем ехать, всё в порядке, — робко замечаю, утолив
жажду.
Альберт меня не слышит. Руки на руле, взгляд — в никуда. Минуты
две проходят в молчании, потом он всё же поворачивается ко мне:
— Аня… У неё была татуировка под коленом… Знак
бесконечности…
— Завершенная? — выдыхаю.
— Да.
— Это невозможно! — я начинаю всхлипывать. — Она никогда ничего
мне не говорила.