— Я тебе завтра...
— Ладно, — испугалась она, замотав
головой.
— Слушай, а ты что, дружишь с этой
ненормальной?
Катя ошеломленно попятилась. Я понял,
что переборщил.
— Ладно, это я так. Слушай, а что ты
делаешь завтра вечером?
— Я?
— Ну да, ты. В общем, слушай... у
меня это... два билета... короче, пойдешь со мной?
Катя смотрела на меня с ужасом. Я
похолодел.
— Что? Не можешь, что ли?
— Не могу, — прошептала Катя.
Это было уж... слишком.
— Почему? — глухо спросил я.
— Не могу, — тихо повторила Катя.
— Уроки будешь готовить?
— Не могу... я... не могу, Артур.
Все было ясно. Видимо, существует
некий предел глупости, за которым наступает насыщение. Я свою норму
перевыполнил.
— Ну как хочешть, — сказал я, изо
всех сил стараясь сохранить достойный вид.
— Мама, — сказала Катя.
Я сначала не понял. Катя смотрела
мимо меня и, обернувшись, я увидел пожилую женщину, седую и
маленькую. В очках.
— Вы Артур?
Она как-то странно вглядывалась в мое
лицо: с каким-то острым соболезнованием, точно я был не жилец на
этом свете. Невольно хотелось доказать обратное.
— Здравствуйте, да, я Артур.
Она кивнула, судорожно смяв на груди
серый шерстяной платок, и все еще не могла оторвать от меня
измученно-печальных глаз.
— Вы беседуете?
— Ага, об искусстве.
— Так почему же в коридоре?
— А здесь темно. Темнота — друг
молодежи.
Кажется, она улыбнулась.
— У нас в комнате тоже не светло.
Хотите чаю? Правда, идемте. А вот и Вика.
Я оглянулся. Точно. Уже нарисовалась
в дверях.
— Здравствуйте, Анна Иосифовна. Это
наш остряк, Артур Болен. Вы уже познакомились?
— О, да, очень приятный молодой
человек.
— Возможно. Но только когда
молчит.
Анна Иосифовна укоризненно покачала
головой:
— Вика, ты неисправима. Таких, как
ты, мужчины боятся.
Вика фыркнула:
— А где они, мужчины? Вымерли, как
динозавры.
— Не правда. Вот Артур — настоящий
мужчина.
— В сантиметрах — пожалуй. В
килограммах — тоже. Он вам еще не нахамил? Нет? А то он такой
мужественный, что иногда страшно делается.
— Вика!
— Да вы не волнуйтесь, Анна
Иосифовна! Болен выше всех этих колкостей. Правда, Болен?
Должно быть, бабам, даже самым
воспитанным, доставляет особое бабское удовольствие вводить мужчину
в смущение — тем более если он такой большой и неловкий, как я.
Даже Катя, птичья душа, улыбалась, глядя, как я наливаюсь краской и
играю желваками. Анна Иосифовна решительно смилостивилась надо
мной.