— Ну хочешь, дам Честертона, ты ведь
любишь свою Англию, а он настоящий англичанин, до мозга костей. Или
Конан Дойля. У меня много чего есть.
Я возмущался про себя и все-таки
таял. Куда девалась ее гордость? В глазах — мольба, но какая-то
яростная, необузданная мольба — возможно, это и была гордость,
только в другом обличии. Вдруг она прильнула ко мне, вцепившись в
руку.
— Дашь, Артур? — спросила жарким
шепотом.
Я вырвался, чуть не уронив
портфель:
— Чокнулась?
Вика расхохоталась:
— Испугался?
— Да иди ты...
— Ой, как покраснел!
Я прислонился к бетонной ограде и
стал шарить по карманам в поисках сигарет. Вика опять подошла
вплотную. Отступать было некуда, и я просто загородился руками.
Вика уперлась в них грудью и простонала:
— Ну Артур, ну пожалуйста.
— Ладно, ладно, — торопливо сказал я,
пытаясь ее отпихнуть. — Бери, черт с тобой.
— Ой, мамочки! Можно тебя
расцеловать?
— Еще чего! Бери так!
Вика оттолкнулась от меня и согнулась
от смеха.
— Что смешного-то? — угрюмо спросил
я.
— Ой, Болен, ну ты просто... с улицы
Народной. Не сердись. Ты — прелесть. Ты — умница. Ты — славный
мальчик.
Может быть, она так и думала, но я
чувствовал себя полнейшим дураком, когда книга перекочевала из
моего портфеля в ее сумку. Такое было ощущение, словно я сдался без
боя. А Вика была в восторге.
— Артур, зайчик, мне хочется тебя
наградить. Целовать я тебя не буду, успокойся, а вот книгу могу
дать любую, какая есть. У нас дома целая библиотека. Хочешь?
— Дюма?
— Любую. Я тут недалеко живу. Пойдем?
Пойдешь? Пошли!
— Угу, — буркнул я, чувствуя, что
решаюсь на какой-то важный для всей своей судьбы шаг. И мы
пошли.
Там, где клен шумит
Над речной волной,
Говорили мы
О любви с тобой.
Популярная песня Народной улицы
Вика жила неподалеку от Володарского
моста в новом 17-этажном доме. Дверь открыла ее мать.
Сначала я решил, что это сестра.
Красивая стройная брюнетка в джинсах и тонком сером свитере
всплеснула руками, увидев мою фигуру в проеме дверей. Я бы дал ей
лет тридцать. Она так обрадовалась моему приходу, что я растерялся.
Вика представила меня довольно своеобразно: «Это тот самый, мама».
Я не знал толком, надо ли протягивать руку, и на всякий случай
засунул ее в карман. Викина мама, напротив, грациозно, как для
поцелуя, протянула обе руки и я торопливо вытащил вспотевшую ладонь
из кармана, схватил ее за кисть и тряхнул. «Юлия Александровна, —
улыбнувшись, сказала она, потирая кисти. — Какой вы сильный. Вы,
наверное, борьбой занимаетесь?» «Немного», — зачем-то соврал я.
Юлия Александровна восхищенно оглядела мою фигуру: «Геркулес!» Вика
хмыкнула. Я осклабился и манерно заложил руки за спиной. Потом я
вовремя вспомнил, что должен помочь даме снять пальто, и как только
Вика расстегнула пуговицы, схватил ее за воротник. Вика от
неожиданности попыталась вырваться, но я держал крепко. Тогда она
поняла, что я помогаю ей, и торопливо выскользнула из пальто; и с
изумлением на меня уставилась. Пальто я отдал Викиной маме. Она
подержала его в руках и повесила на вешалку. Потом я снял свою
куртку и отдал ее Вике. Вика отдала ее маме, и мама повесила куртку
на вешалку. Все происходило в высшей степени учтиво. Я опять сложил
руки за спиной.