— Ведь они же у нас не издаются, —
уже неуверенно поправилась Вика.
— А Гумилев твой издается?
— Сравнил. Гумилев — поэт.
— А Спенсер — философ.
— Да зачем они тебе,
ненормальный?
— Читать, разумеется. Не блины же на
них печь. Теория о сильной личности, слыхала?
— Это сверхчеловеки, что ли?
Фашисты?
— Сверхчеловеки... — усмехнулся я. —
Чуть что — сразу... Ну, если угодно — сверхчеловеки. Люди, стоящие
над толпой.
Вика смотрела на меня во все
глаза.
— И что же, ты тоже собрался в эти...
Сверхчеловеки?
Что-то в ее голосе мне не
понравилось, и я нахмурился.
— Чего молчишь-то? Болен! Ты —
сверхчеловек?
— Какая тебе разница?
— Просто никогда не видела
сверхчеловеков. Любопытно. А вдруг ты действительно... А я ничего и
не подозреваю. А ты возьмешь вдруг и...
— Что — и?
— Ну, не знаю. Ударишь меня. Или
книжку украдешь.
— Дура.
— Ну вот, что я говорила? Начинается.
Все сверхчеловеки, я слышала, ужасные грубияны. А я-то думала,
почему ты такой варвар? А ты, оказывается, сверхчеловек! Обалдеть!
Настоящий?! Можно пощупать? Ух ты! А женщины могут стать
сверхчеловеками? Я тоже хочу! Научи меня, пожалуйста. Я все могу.
Только вот матом не умею ругаться. Это ничего?
— Все? Хватит, быть может? Уже не
смешно.
— А тебе и нельзя смеяться. Вам,
сверхчеловекам, это вредно. Расслабляет. И отвлекает от
сверхчеловеческих дел. Ты уже много сделал сверхчеловеческих дел,
Болен?
Я вздохнул и демонстративно уставился
в потолок. Вика дернула меня за рукав:
— Артур, ты что, обиделся?
(Удивительная манера: сначала обидеть, а потом удивленно
спрашивать: ты что, обиделся?!)
— Нет, я сверхчеловечески
доволен.
— Ну ладно тебе... Ты будь выше
этого. Тебе положено быть выше. Ты — над толпой, забыл? Ну все,
все, все... Вот, посмотри, что я нашла. Хочешь? Только, разумеется,
не насовсем.
Она вынула книгу в красной обложке и
подняла над головой.
-Мопассан!
— Про любовь? — скептически спросил
я, ничем не выдавая волнение.
— И про любовь тоже.
Я закусил губу. Соблазн был
чрезвычайный: имя знаменитого француза ассоциировалось в моем
сознании с самыми бесстыдными фантазиями. Вика, как истинная дочь
Евы, заманчиво помахивала книгой, ожидая неминуемого падения.
— Вообще-то про любовь я не очень, —
вяло проговорил я и, заметив, что она готова положить книгу
обратно, торопливо добавил. — Ну ладно, про любовь так про любовь.
Буду развращаться.