— А где это место? — лишь однажды
заинтересовалась она.
Я радостно ответил, что это
секрет.
— Лучше всего прятать в старых
учебниках, — сообщила она,думая о чем угодно, только не о
взрывчатке.
Зато как моя Любаша оживлялась, если
речь заходила о том, что Петя поссорился с Ирой или Саша подарил
Наташе фирменную авторучку с четырьмя цветами. Как зажигались ее
глаза! Как увлеченно она об этом щебетала! Как мне хотелось в этот
миг дать ей портфелем по голове!
Дальше — больше. Стала моя Люба
посматривать на меня странно. Или договоришься с ней о чем-нибудь,
а она не придет, или вдруг закапризничает ни с того ни с сего,
начнет дуться, ходит молчком, слова не добьешься — иногда такая
злость возьмет, что, ей-ей, если бы не любовь, плюнул бы на все.
Заколебала своими закидонами. И вот однажды, в парадном, уже,
кажется, в марте, когда я устал висеть на горячей батарее и молоть
всякий вздор, она вдруг уста-вилась на меня дико. Я так и замер от
испуга. А она спрашивает: «Артур?» Я: «Что?» Она вдруг — раз ко мне
— и чмокнула в щеку: я, блин, от неожиданности здорово стукнулся
затылком о батарею и почти ослеп от боли, ярости и стыда. Это и
спасло Любу от страшного возмездия. Но когда я очнулся, вытер
ладонью мокрую, горящую щеку и сглотнул горькую слюну, она всучила
мне в руки клочок бумаги и сбежала. В записке было: «Артур, я тебя
люблю». Я разорвал записку на сотни клочков и половину съел для
верности; домой же вернулся совершенно раздавленный свалившимся
несчастьем. А на следующий день произошло наше последнее
объяснение. После уроков я сурово и жестоко отчитал ее за
неимоверную глупость и заставил трижды поклясться, что о записке не
узнает ни одна живая душа. Люба всплакнула и смирилась. К счастью,
к этому времени любовное затмение миновало уже наш класс: мальчишки
вернулись к привычным развлечениям, влюбляться стало и немодно и
глупо... А потом родители Любы переехали куда-то, и я ее больше не
видел.
Вот, собственно, и весь мой
сексуальный опыт. Теперь мне предстояло вспомнить свои самчачьи
навыки, да и подразвить их не мешало.
В то воскресенье я словно чувствовал
беду. Небо хмурилось и обещало холодный мелкий дождь. Шляться же по
парку под дождем таким двум влюбленным, как я и Мила, — это уж
слишком. Мать посоветовала мне взять зонт. Наш зонт! Его надо
видеть, но только за витриной музея.