Юлия Александровна смутилась и
посмотрела на мужа. Евгений Михайлович тоже смутился. Глядя на них,
смутился и я, хотя ни черта не понял. Вика вспыхнула.
— У нас много корней, — торопливо
сказала Юлия Александровна. — И польские, и немецкие... И
латышские.
— Мама, — грозно сказала Вика.
— И русские...
— Мама...
— Словом, полный интернационал, —
заключила мама торжественно.
Кажется, я всем испортил настроение.
Повисла пауза.
— Человек — это звучит гордо. Да, —
произнес Евгений Михайлович как-то меланхолично.
— Вот уж не вижу, чем гордиться, —
фыркнул я. — Особенно в нашей стране.
— Что вы имеете в виду?
— На Западе все честно: человек
человеку — волк. Конкуренция и все такое... Зазевался — твои
проблемы, приятель. Гоу аут! А у нас — все делают вид, а на самом
деле... все не так.
— Но ведь вы не будете отрицать, что
человек способен и на добрые поступки? Быть благородным и
великодушным?
— Может, — неохотно признался я.
— И таких не мало, согласны?
— Может быть... Но выигрывают-то в
основном мерзавцы!
— Так ведь вы сами же назвали их
мерзавцами! — с жаром откликнулся Евгений Михайлович. — Какой же
смысл становиться под их знамена?
Я бесцельно вертел в пальцах пустую
чашку, ощущая на себе сочувствующие взгляды трех пар глаз. Впрочем,
может быть, и двух: Вика опять ядовито вмешалась.
— Папа, ты не понял. Болен, то есть
Артур, который, не встает под знамена мерзавцев. Он встает еще
выше. Выше всех, понимаешь? И будет оттуда смотреть на всех свысока
и поплевывать.
— Как это? — не понял папа.
— Ну он встанет над всей толпой.
Возвысится над всеми, что же тут непонятного? И будет всех
презирать оттуда.
Я скрипнул зубами.
— А ну-ка философы, прекращайте, —
вмешалась Юлия Александровна. — Вика! Что-то ты сегодня разошлась,
подружка, а?
— Это на меня сверхчеловек Болен, то
есть Артур, так действует, мама.
— Скажи на милость, как же он на тебя
действует?
— Возбуждающе. И я на него тоже
действую. Посмотри!
— Перестанешь ты или нет, нахалка
такая!
И тут я засмеялся. Как-то тонко,
по-бабьи, с визгами. Я попросил еще чаю, хотя мне нельзя было уже
категорически.
— А то... першит... спасибочки, без
сахару, ну ложечку, да...
Евгений Михайлович вовремя загудел
что-то про философию и про то, что в России любят поговорить, — в
общем, дал мне отдышаться. Юлия Александровна спросила меня
ласково.