Дитя во времени - страница 132

— Какой театр, какой спектакль?

Я четко, по-военному, назвал театр, время и название спектакля, ряд, место, а также цену за билет.

— И что теперь? Она отказалась? Ну да, у нее же завтра мать ­ложится в больницу... Она действительно не может. Но как же быть? Что ты сделаешь с билетами?

— Выброшу их.

— Ты с ума сошел? Это же БДТ!

— Тогда я приглашаю тебя.

— Согласна!! А когда... как...

— Завтра обо всем договоримся! Пока!

Вика попыталась схватить меня за рукав, но я вырвался и почти побежал прочь.

— Артур!

— Завтра, завтра, все завтра!

Я свернул за угол и уже побежал, не стесняясь, к ближайшему парадному. К счастью, он был не на замке. Впотьмах я отпихнул какую-то старушку и кубарем скатился по металлической лестнице в полуподвал, не обращая внимания на злобные причитания сверху.

Великое облегчение было наградой за мое терпение.

«„У каждого свой вкус“, — сказал индус, слезая с обезьяны».

Китыч

Что-то произошло. Я лежал в своей комнате на кровати, смотрел в потолок и ясно чувствовал, что в моей жизни случилось что-то важное.

Я куда-то круто вильнул с дороги. С Милой ничего подобного не было. Еще можно было остановиться. Теоретически. Практиче­ски я влип по самые уши.

Несколько раз в комнату заглядывала мать и спрашивала меня о чем-то. Смешно. Это она для того делала, чтобы я каким-то образом проявил себя. Ну, психанул что ли, рявкнул что-то грубое. Тогда бы она начала выяснять, что у меня случилось и, разумеется, добилась бы настоящей ссоры. Но сегодня мне не хотелось ругаться. Даже когда она спросила, делал ли я уроки — вопрос, который почти всегда приводил меня в неистовство, — я отвечал спокойно, что еще не сделал, но сделаю. Похоже, моя корректность огорчила и встревожила мать еще больше. Значит, точно случилось что-то нехорошее. О, Матка Боска, как говорит Андре.

Я включил свой любимый «Дип Перпл» и у меня сразу же защипа­ло глаза от слез, потому что парни сыграли для меня очень грустную песню. Я не знал, о чем она, для меня песня была об англий­ском сол­дате, который сидит у костра в африканской саванне вместе с ребята­ми из своего взвода. Вокруг чернильно-непроглядная африканская ночь. Желтые сполохи огня играют на его безусом лице. Он совсем молод. Приятель уговорил его записаться в наемники. Завтра — первый бой. Прожито всего 20 лет. Школа, два курса Лондонского универси­тета по курсу новейшей истории... Мать в да­лекой Англии смотрит по телевизору новости. Зачем он здесь? Теперь уже поздно задавать эти вопросы. Его влечет та самая непреклонная сила, которая на протяжении веков заставляет его соплеменников покорять материки и государства, бороздить моря и океаны... Он англосакс, и этим все сказано. Завтра его убьют. Но он не струсит и выполнит свой долг. Пусть какой-нибудь говнюк-обыватель скажет, что он погиб зря. Говнюк никогда не поймет, зачем мужчине нужна доблесть и слава. Говнюк никогда не поймет, что такое долг и почему настоящие мужчины готовы отдать за него жизни. Губы у парня плотно сжаты. Да, он вчерашний школяр, он типичный лондонец, просиживавший еще недавно вечера напролет в лондонских пабах и кафе, но здесь, в саванне, он прекрасен. Он воин. Он завтра не вернется из боя.