— Ты чего? — спросила Мила, заметив
мои мазохистские упражнения.
— Весна, — пробормотал я.
— Ну и что?
— Так. Все-таки весна... Весной я
какой-то странный. Что-то хочется, ну ты сама понимаешь...
— Ты действительно сегодня
какой-то... — Мила пожала плечами.
— Весна — упрямо повторил я и
чувствуя, что холодею от отвращения к себе, спросил:
— Какой у нас завтра первый урок?
Мне показалось, что сейчас Мила
встанет и мы разойдемся, но она, подумав, ответила:
— Английский.
— А второй?
— Не помню.
— И я не помню. Кажется, физика.
Я посмотрел на холодное сизое небо с
серыми подтеками и вдруг понял, что сделаю ЭТО, обязательно сделаю,
даже если на меня будет смотреть весь класс со всеми инструкторами
РОНО в придачу — иначе, решил я в эти жуткие секунды, я сегодня же
найду шелковую веревку, на которой мать развешивает белье, и
повешусь в ванной назло родителям и книгам, заставившим меня испить
эту чашу. Я подвинулся вплотную к Миле, удивленно округлившей
глаза, и, раскачиваясь перед ее лицом, как загипнотизированный
псих, засопел. «Считаю до трех, — громогласно прозвучал чей-то
Голос, — или ты поцелуешь ее, или еще до захода солнца я превращу
тебя в прах. Раз, два... Согласен!!!» — закричал я в ответ и
уткнулся губами во что-то мягкое, податливое, теплое...
Помню, первое, что меня поразило, —
ничего не произошло. Не грянуло небо, не разверзлась земля. Мила не
ударила меня по лицу, не оттолкнула, она даже повернула голову так,
чтобы наши носы не упирались друг в друга. Я целовался! Конечно, не
Бог весть как, но мои губы прижимались к ее губам и даже упирались
в ее зубы, и я замер в этом положении, насколько хватило дыхания. И
голова моя наконец действительно закружилась, черт побери!
А потом была долгая, томительная
минута, когда я, красный от стыда и пережитого потрясения, не мог
вымолвить ни слова и только ждал с испуганной радостью какого-то
необыкновенного продолжения. И дождался.
— А я думала, что это с тобой такое?
— хрипловато хохотнула она и потерла нижней губой о верхнюю, словно
только что накрасила их помадой. — Чуть зуб не выбил. Ты что,
первый раз целуешься?
«Лучше бы выбил», — отрешенно подумал
я, чувствуя, как мгновенно мелеет душа, еще мгновение назад
переполненная ликованием, страхом и ожиданием.
— Ты что, сердишься, Болен?