— Нормально, — ответила Вика и
зачем-то взяла Гоголь под руку. Я взглянул ей в глаза и похолодел:
ей было стыдно и неловко. Она боялась. Она считала, что накануне
ничего не было, и боялась, как бы я не считал иначе.
— Ты знаешь, что Зарема придумала? —
поспешно продолжала она, стараясь избегать моих глаз, — сегодня
будет контрольная за полугодие, представляешь, какая наглость?
— Да ты что?! — воскликнул я,
пожалуй, гораздо громче, чем нужно, — вот ведьма, ведь обещала, что
не будет!
— Будет, — сказала Вика, немного
успокоившись. Подошли еще девчонки и загалдели об этой проклятой
контрольной, поглядывая на меня с любопытством. А я тоже галдел и
махал руками, возмущенно закатывал глаза, а между тем мне было так
стыдно, так гадко на душе, что хотелось плакать.
— Ну ладно, — сказала Вика,
убедившись, что инцидент исчерпан, — у «гэшников» надо спросить,
они первые писали.
— Ну давайте, давайте, — я заверил ее
в своей благонадежности понимающей улыбкой и, уже задыхаясь от
чего-то тошнотворно-подлого, мерзкого, нестерпимого, воскликнул из
последних сил: — Вот ведьма-то, а?! Ну кто бы мог подумать!
— Артур, — пропищала тонкая, как
спичка, Петрова, — а чем это от тебя пахнет?
Занавес!
...До самого звонка я проторчал в
туалете, споласкивая горящее лицо холодной водой и стеная в
раковину. А потом я стиснул зубы.
Санька никогда еще за последние
месяцы не видел меня таким веселым: я уморил его анекдотами. На
переменах я выбирал самую шумную компанию и, всосавшись в нее,
шумел, буянил, орал больше всех. Я порядочно прибил тишайшего Котю
в столовой шутки ради; на уроке физики сломал дорогой прибор и
поскандалил с училкой; на физкультуре я забросил десять мячей в
корзину и чуть не подрался с Сиваковым из-за Кочеткова, которого
буквально размазал по шведской стенке, так что бедняга выбыл из
игры и, прихрамывая, поплелся в раздевалку.
А когда прозвенел последний звонок, я
спрятался в классе, дожидаясь, пока внизу шумная толпа разбредется
по домам. Я смотрел в окно, в голубое небо, на солнце, и думал:
Катя, Мила, Вика, Алиса... к черту! И опять: Катя, Мила, Вика... к
черту! Всех! Всех баб к черту! Пора очнуться. Случилось затмение,
слабость, но я не умер, нет. Я очнулся. Теперь-то уж навсегда.
Теперь... шалишь! Попробуй! Прав Китыч. Бабы — они только мешают.
Есть вещи поважнее, чем Вики и Милы. Викингу не подобает страдать
из-за пустяков; его дом — ладья, его жизнь — подвиги и походы. Кто
я?!