— Болван.
— Ну что вы, мадам, я сама
невинность.
— Слушай, перестань острить, а?
— Да, ладно тебе, —
небрежно-примирительно отозвался я, — что я, женского тела не
видел, что ли?
— Ну... знаешь! — Вика с секунду
изумленно взирала на меня.
Затем быстро подошла, зачем-то
оттолкнула меня от стола, взяла книгу, которую я изучал, посмотрела
и отшвырнула прочь, и опять меня толкнула, и только потом вызывающе
и агрессивно уперла руки в бока.
— Что ты сказал?!
Я умиротворяюще сложил ладони на
груди и согнулся в поклоне:
— Я сказал, что видел однажды голую
тетеньку на картине в Эрмитаже. Такая толстая, с грудями,
как...
— Молчи, ничтожество!
— Но нам ее экскурсовод показала.
Говорит, смотрите, уроды, это искусство, а не какая-нибудь
пошлость. У вас, говорит, уродов, ведь только одно на уме. А я еще
подумал: черт возьми, ну и искусство — тетка-то голая! То есть
совсем голая, без лифчика и без трусов, представляешь? Это же
разврат в чистом виде! Хотел возмутиться, а Китыч говорит: а вдруг
правда искусство? А ты как думаешь, Вик, голая тетка — это
искусство? А голый дяденька?
— Ага, голый Болен особенно.
— А что? Ты видела меня когда-нибудь
голым? Много потеряла. Какие руки, какая грудь... А ноги? А это
самое... седалище?
— Уймись. Совсем окозлел? Сядь на
свое седалище вон там в кресло и говори тише, а то мать услышит...
подумает, черт те что... Что ты тут делал с моей книгой? Искал
картинки голых теток, наверное?
— Не... Картинок не нашел, —
придурковато отвечал я. — Что ж, я не понимаю, что ли, книга... она
и в Африке книга. Сокровищница, так сказать, этой... мысли.
Интересная? Я про войну люблю.
Вика не ответила. Она села на диван,
нахмурившись как-то по-детски смешно. Я невольно залюбовался ею.
Серый свитер шел ей обалденно.
— Вика, — спросил я почти задушевно,
— а сколько ей лет? Ну, Ахматовой?
Вика подняла на меня глаза. Я с
беспокойством заметил, что она обрадовалась.
— А как ты думаешь?
— Ну не знаю... Мне понравились
стихи. Лет тридцать? Пятьдесят? Больше?
Чем дольше затягивалась жгучая пауза,
тем невыносимей мне становилось. Вика смотрела на меня с садистским
удовольствием и ждала, когда я обмякну окончательно.
— Ты чего?! — не выдержал я.
— Так. Смотрю. Нельзя?
— Понравился?
— Ага. Редкий экземпляр. Ты, кажется,
собирался поступать в литературный институт?