— А ты что, против секса? — хотел
сказать я игриво-насмешливо, но последнее слово почему-то застряло
у меня в горле, как корка черствого хлеба, и я осилил его с
трудом.
— Да при чем тут... — Вике тоже было
неудобно произнести это слово, — это? Это ведь разные вещи, ну то
есть не разные, но их нельзя смешивать... ну то есть не нельзя
смешивать, а нельзя путать. Любовь — это высокое чувство, это
духовное... состояние, а... это... другое.
— Какое?
— Не знаю. Другое и все.
Похоже, мы одинаково забуксовали на
скользкой сексуальной почве. Вика избегала смотреть на меня.
Самоуверенность покинула ее. Она злилась.
— И говорит, говорит, говорит, —
вдруг торопливо, обиженно заговорила она, — болтает всякую
ерунду... Зачем ты мне все это рассказываешь? Про эту свою
Народную, про гопников своих... Мне это не интересно, неужели
непонятно? Вы там можете хоть на голове ходить.
— Ну хорошо, хорошо! — я поднял руки,
как бы сдаваясь, — все! Закончили на этом. Ты веришь в светлые
чувства, и это прекрасно. Признаться, я тебе завидую. Нет,
серьезно. Все мы так... Стараемся казаться циниками, а сами в
глубине души хотим... Не я, знаешь ли, устроил этот мир, где
предательство торжествует над справедливостью, ложь над правдой,
зло над добром... Слишком часто я убеждаюсь в этом.
Последние фразы получились настолько
напыщенными, что меня чуть не вытошнило. Это был уже не Печорин,
это был Грушницкий в чистом виде. Но я напрасно переживал по поводу
чувства меры.
— И много у тебя таких вот... было, —
резко, насмешливо спросила Вика, не обращая внимания на мои
слова.
— Миллион, — попытался улыбнуться
я.
— Ну сколько все-таки?
— Ни одной.
— Врешь!
— Вру.
— Дурак.
По телику старый хлебороб рассказывал
что-то про небывалые урожаи, показывая рукой в даль полей.
Хлебороба сменил рабочий в очках и какой-то металлической штукой в
руках: он рассказал, какой у него замечательный станок, и все
вертел при этом своей металлической штуковиной перед лицом
журналиста, который несколько раз пытался поймать ее и подергать.
Вика сердито дрыгала ногой, покусывая губы.
— Ну и дети вы там все, — вдруг
сказала она зло. — И ты ребенок, хотя и строишь из себя... викинг.
Тебе бы мячик гонять по газонам да девчонок за косы дергать, а все
туда же... Пока ты играешь в викингов...
— Замолчи!