Дитя во времени - страница 186

— Да, да, играешь! — мстительно настояла Вика и поднялась. — Что, нет, что ли? Да ты краснеешь через каждые пять минут!

— Что-что?

— То! Ты же сам говорил, если викингу надо — он идет и берет. А ты? Ну?

Я поднялся с каким-то нелепым горловым звуком. Нечто подобное я испытывал перед дракой. Вика испуганно отшатнулась. Я шагнул к ней и крепко схватил за талию.

— Отпусти, — испуганно пробормотала она, упершись мне в грудь локтями.

Я сжал ее еще крепче, уже не соображая, зачем это. Странно и дико было чувствовать в своих объятиях ее дрожащее, выгибающееся тело. На миг мы застыли, дыша друг другу в лицо, перетрусившие оба, ошеломленные близостью, потом она рванулась сильно, и я выпустил ее и чуть не упал, и она тоже. Меня всего колотило. Мы сели на диван и надолго замолчали, отвернувшись. Я выглянул в окно и вдруг с поразительной ясностью вспомнил, как шел на меня, не мигая, голубоглазый парень, как он ударил меня, как текли по моим щекам теплые слезы... Меня словно дернули изнутри. Я даже замычал. Викинг, блин, с битой рожей!

К счастью, в это время хлопнула дверь в прихожей и послышался шум: вернулся с работы глава семейства. Вика выбежала в коридор.

Евгений Михайлович, увидев меня, обрадовался, как старому знакомому. Он был все такой же большой и шумный: замучил меня вопросами про зубы, про футбол, про последнюю статью в «Комсомолке», про школу и прочие пустяки. Что-то неуловимо изменилось в его интонациях. Я понял, что теперь я уже не просто гость, но друг семьи, где подрастает хорошенькая дочка. Все это время Вика безучастно и как будто недовольно наблюдала на­ше сближение. Казалось, ей не нравилась папина веселая интим­ность, в которой она находила что-то неприличное и оскорби­тельное для себя.

Мы опять ужинали вместе. Ей-Богу, они опять упросили меня, ну то есть не упросили, а сделали вид, что иначе и быть не может, что иначе я сделаю что-то до того глупое, что лучше б мне и не родиться было на свет. Вместо бифштекса на сей раз мне достались две аппетитные, душистые котлетки и я, забыв про больные зубы, проглотил их в одно мгновение. Юлия Александровна положила мне еще и заметила что-то шутливо про мой аппетит. Потом мы пили чай с печеньем. Больше всего на свете я боялся разговоров про сегодняшнюю драку. Или, если быть точнее, про то, как мне сегодня вульгарно набили морду. Поэтому, как только Вика заговорила об этом, я буквально помертвел от стыда и страха. Но, к моему изумлению, рассказ вышел неплохой. Я выглядел в нем не растерянным молокососом и не трусом, а почти благородным человеком, на которого напали злые разбойники. Самое удивительное и отрадное, что Вика говорила об этом искренне, вовсе не пытаясь меня выгородить. Про то, как я сам чуть не изувечил случайного паренька, она умолчала. Родители ахали и охали, сочувственно взирая на мою красную физиономию. Разговор о хулиганах увлек всех. Недобрым словом помянули Народную и ее обитателей. Я стал защищать свою улицу, но не в том смысле, что хулиганья на ней гораздо меньше, чем говорят, а в том смысле, что ничего плохого в этом нет, и что я сам чуть ли не хулиган, а сегодня мне попало за дело: надо было не ждать, а бить первому, и что били меня не бандиты, а нормальные пацаны. Юлия Александровна просто не способна была понять эту галиматью, а Евгений Михайлович некоторое время пытался поймать логику и хмурился, но, наконец, и он отстал от моей мысли, и я врал в гордом одиночестве минут пять. Когда я замолчал, у всех на лицах была растерянность, и Юлия Александровна решила, что лучше к этой теме не возвращаться.