Я прыгал по черным мазутным шпалам,
как кенгуру, и улыбался. То и дело из канав с шумом взлетали вороны
и галки и кружились надо мною с криками, а я показывал им рожи и
свистел в ответ. Между шпал и на промасленных откосах насыпи, на
склонах песчаных бугров, в сухой траве желтели цветы мать-и-мачехи,
и я нарвал букетик и погрузил в него нос. Первые бабочки-капустницы
кубарем перекатывались через дорогу и словно подхваченные ветром
взмывали в ярко-синее небо, растворяясь в нем. Густой чудесный
запах мазута, подогретого солнцем, хотелось есть.
В голове кружилась всякая чепуха.
Страстно хотелось счастья, которое пахло Викиными духами и
ускользало от меня всякий раз, когда я хотел его понять или
приблизить. Иногда я переходил на рысь. Иногда останавливался или
приседал на корточки возле канавы, стараясь разглядеть в коричневой
воде какую-нибудь жизнь. Временами мне было так хорошо, что я
плакал; иногда было так беспокойно, что я дрожал и озирался по
сторонам. О недавнем своем унижении я вспоминал так: гопники
поджидают меня на углу школы, как и полагается, а вот дальше
начинается другое кино: когда тот, голубоглазый, требует деньги, я
удивленно и как будто весело приподнимаю брови.
— Простите, вам нужны деньги? Увы, я
позабыл свой толстый бумажник дома. Если вас удовлетворит мелочь,
то я, разумеется, могу подать, но вы должны дать мне честное слово,
что не пропьете их в ближайшем кабаке.
Голубоглазый, изумляясь не столько
моей наглости, сколько удивительному превращению, которое вдруг
случилось со мной, в замешательстве смотрит мне в такие же
холодно-голубые глаза и, уже догадываясь, что перед ним такой же
беспощадный, свирепый зверь, говорит неуверенно:
— Ты что, не понял?
— Простите, но я, кажется, понял вас
гораздо больше, чем вы меня.
Я улыбаюсь, но одними губами — в
глубине моих сузившихся зрачков он видит замершего перед прыжком
тигра... Страшная эта минута отзывалась для меня какой-то особенной
прелестью, и я растягивал ее все дольше и дольше, весь покрываясь
мурашками от восторга. И голубоглазый вдруг... улыбается.
— Извини, друг, я ошибся.
— Бывает.
Мы хохочем.
Или, например, так. Я выхожу из-за
угла школы, а гопники, окружив Вику, говорят ей гадости и гогочут,
как скоты.
— Артур! — кричит она.
Я останавливаюсь.
— В чем дело?