— Ну как же, плохое настроение и —
честнее.
— Именно так.
— Но это же... И перед кем же
честнее, позвольте спросить?
Я затянулся до упора и примерился к
нему — бедняк растерянно наблюдал за мной. Типичный интеллигент:
можно подумать, от моего ответа зависела его судьба. Я
почувствовал, как во мне за-ныла, запела знакомая струна — горько
усмехнулся и долго-долго смотрел затуманенным взором на тлеющий
кончик сигареты.
— А разве вам не понятно, что все
унизительно? — спросил я наконец кончик своей сигареты.
— Нет, я решительно не понимаю — что
же унизительно и что — честно.
— Да жизнь!
Тут он промолчал, терпеливо дожидаясь
объяснений. Я не торопился и курил себе, потом резко повернулся к
нему, так что он вздрогнул и чуточку отодвинулся:
— Неужели вы не понимаете, нас же
кто-то надул? Нас же выпустили погулять, а мы почему-то думаем, что
нам дали свободу. А нас лишь выпустили на тюремный двор, да и
погулять ли? А может быть, нас просто заставили работать на чью-то
адскую кухню? А может, мы просто нагуливаем жирок, пока мясник
точит нож? А может, кто-то просто смеется, глядя, как мы важно
рассуждаем о смысле жизни, строим дороги, дома, запускаем чуть выше
головы металлический шарик и вопим при этом, что уже покорили
что-то там космическое. Бороздим, так сказать, просторы вселенной.
Тьфу! Ну разве это не игра дураков: выдумали парламенты, назначили
каких-то царей, президентов... Законы! Как же, литература, наука!
Наука! Обалдеть можно. Дважды два — четыре. Наука всесильна! А
самого ткни под пятое ребро металлическим шилом — и тут же
превратится в падаль. Загадываем на тысячу лет вперед, а сами
зависим от кусочка мяса, которое стучит в ребрах, и, главное, ведь
каждый последний дурак знает, что этот кусок мяса будет болтаться у
него в груди от силы 70 — 80 лет, и — хоть бы что! Петушиный гонор:
я — человек! Я — царь мира! Уроды.
За точность изложения не ручаюсь, но
что-то похожее я выдал. С пафосом. Иногда у меня получается. Китыч
говорит в таких случаях, что я — «ку-ку». То есть малость охренел.
От возбуждения я даже выругался неприлично и со страхом посмотрел
на своего собеседника. Он сидел согнувшись, упираясь локтями в
колени, и задумчиво созерцал пятачок земли перед собой. Видимо,
переваривал мои слова. Потом он выпрямился и спросил: