Возле самых каменных ступеней сидел
нищий: страшный обрубок обезображенной плоти, закутанный в какую-то
пеструю рванину. Перед ним лежала кепка с медяками. Я подошел,
словно завороженный, и остановился... Мурашки пробежали по моей
спине. Это был мужчина — когда-то. Ног у него не было. Разорванное
лицо было наполовину кирпичного, наполовину лилового цвета, и в нем
не было ничего человеческого. Увидев, что я остановился, страшное
существо зашевелилось, подняло голову, и я услышал глухой,
надтреснутый голос:
— Сыночек, подай Христа ради.
Не сводя с него зачарованных глаз, я
полез в карман и похолодел: там была только пятерка — моя заначка.
На миг во мне вспыхнуло дикое желание достать бумажку и кинуть ее в
кепку, и только неимоверным усилием воли я смог подавить этот
порыв. А нищий калека, словно читая меня, весь подался вперед,
жадно впившись глазами в мой карман. Я попятился, сгорая от жгучего
стыда и ужаса, так и не вынув онемевшую руку из кармана,
пробормотал что-то вроде: извините, нету, взбежал по ступеням
наверх и остановился у колонны, весь дрожа и чуть ли не плача.
Через приоткрытые резные двери доносились до меня какие-то низкие
звуки, сквозь щель я различал только полумрак и горящие тускло
свечи в нем. Дальше я не мог ступить ни шага. Очнулся я от низкого
женского недовольного голоса.
— Что ж ты встал, милок, так
неудобно.
Я обернулся и увидел крохотную седую
старушку в черном платке.
— Заходи, заходи, раз пришел.
— Да я так, — пробормотал я
растерянно.
— Дак кто ж так сюда приходит? Это
церковь Божья.
— Я знаю. Но мне туда не надо. Я так
только...
— И-и-и, глупый, как не надо? — она
слегка подтолкнула меня в спину. — Иди, иди, не бойся.
— Да вы что... Я же говорю вам, мне
нельзя, я так только, о черт!..
Я перестал сопротивляться, набрал в
грудь побольше воздуха и шагнул в этот пугающий бронзовый
колеблющийся полумрак... Сначала в глазах моих зарябило, поплыли
оранжевые круги. Старушка неугомонная все подталкивала меня в
спину, и я покорялся, хотя и не без сопротивления. Чем дальше я
входил вглубь, тем плотней меня охватывал полумрак, и на грудь, на
плечи давила какая-то сила, словно я погружался в очень густую
атмосферу. Кровь стучала у меня в висках, щеки горели. Старушка
наконец оставила меня в покое и куда-то исчезла. Я робко поднял
глаза и съежился: исполинский купол висел надо мною. Казалось, он
медленно вращался, уплывая ввысь и увлекая меня за собою.