— Артур-то ожил, — сказал Пашка.
Я хлопнул его по плечу.
— Я — викинг!
— Я — тоже! — заорал Китыч,
расплескивая из открытой бутылки.
Я пьянел быстро, «на старые дрожжи» —
как говорил Китыч. Пашка смотрел на меня весело и с любопытством. У
него было красивое, мужественное лицо, и я любовался им в
безмолвном восторге. Этот не станет волочиться за какой-нибудь
толстой курицей. Этот... Англосакс! Если англосаксу что-то нужно,
он идет и берет. Сильный берет все, что ему нужно, а слабый — то,
что ему оставят. Самое главное, что Пашка и сам не понимал, какой
он молодец. Да и другие не понимали. Это знал только я. Я прозрел
наконец. Я открыл что-то необыкновенно важное и хотел поделиться со
всеми, и не знал только, с чего начать.
— Китыч, слушай сюда!
— Я воин, клянусь громом!
— Я знаю, слушай сюда, говорю.
— Выпьем!
Все галдели, как это часто бывает
после первого стакана, просто в небо. Никто не слушал друг друга,
но самое удивительное, что все при этом понимали друг друга с
полуслова и до глубины души. После второго круга, однако же, все
заговорили опять о драках. Вспомнили Китыча. Именинник вновь
демонстрировал свой кулак, примеряя его к яйцевидной голове
натурально перепуганного Яшки, вновь искал по карманам добытые в
честном поединке зубы. У него остался только один и он грозился,
что если Яшка не достанет остальные, то он достанет их из Яшкиного
рта. Яшку как-то незаметно стали колотить, все сильнее и сильнее,
он заскулил и закрылся руками, и тогда Китыч приказал оставить его
в покое, успокоил, утешил и даже облобызал. Яшка сник совершенно и,
прислонившись к бетонному слону спиной, сполз на корточки и затих.
Какой-то дурак попросил рассказать Китыча все ЕЩЕ раз, и Китыч
согласился и рассказал всю историю чуть ли не со вчерашнего дня с
ужасающе мелкими подробностями. Мы слушали, потому что героев у нас
уважали неподдельно.
Но мало-помалу хвастливое самоупоение
нашего крутого стоматолога всех достало. Китыч, простая душа, не
почувствовал этого вовремя и был страшно удручен, когда
почтительная аудитория, подпитывающая его вдохновение восторженным
молчанием, дрогнула, переглянулась и стала разбредаться и
кучковаться по своим интересам. Ведь всем было что рассказать.
Пашка вспомнил знаменитую драку с 97-й общагой осенью прошлого
года, когда на пустыре возле трамвайного кольца сошлись в сече
полсотни человек с кольями и велосипедными цепями, чтобы
окончательно решить вопрос, кому будет принадлежать Народная улица.
Бились жестоко, с увечьями. Милицию стянули со всего района. Пашка
заработал в этой драке рану на голове и немеркнущую славу. А Китыч
эту драку проворонил. Он сопел, слушая, как Пашка врет про какой-то
невероятной силы удар, которым он уложил на асфальт могучего
азербайджанца, язвительно фыркал, плевался, а Пашка знай себе
наяривал без устали, с нарастающим энтузиазмом.