Мне тоже хотелось говорить громко и
бестолково, мне тоже хотелось держать кого-нибудь за грудки и
размахивать руками. Это было так славно, поорать среди своих. Все
лучшие слушатели были уже разобраны, и я вспомнил про Яшку. В
сущности, Яшка был славным парнем, только совсем затюканным. Прежде
всего я поднял его и отряхнул от грязи. Потом дал ему сигарету. Он
торопливо закурил, пряча сигарету в рукав и выпуская дым куда-то
под руку — наследственная привычка всех трусоватых школьных
курильщиков. В глаза мне он избегал смотреть, несмотря на то что я
вперился в него в упор. Он вообще, казалось, хотел ужаться под моим
пристальным взглядом до карликовых размеров, чтобы исчезнуть в
недрах своей черной нейлоновой куртки.
— Ты пойми, — говорил я, полуобняв
его за плечи, — в эту минуту нельзя сомневаться. Надо бить сразу и
сильно, вот сюда, вот сюда, в челюсть. А потом по яйцам — ногой.
Раз!
Я слегка ударил его коленом. Яшка
выронил сигарету и согнулся, закрывая руками пах. Я разогнул его не
без труда:
— Да ты не бойся. Я только показываю.
Я больше не буду.
Яшка все равно сгибался. Он не верил
мне. В конце концов я разозлился и стукнул его по хребту.
— Встань нормально, мудило!
— Не надо, не надо, не надо, —
забормотал Яшка по привычке. Красное лицо его сморщилось, одной
рукой он закрывал пах, другой — подбородок. Меня перекосило от
этого зрелища, я поднял уже руку, чтобы дать ему хорошую затрещину,
и вдруг невыносимая жалость остановила меня. Яшка покорно ждал. Я с
трудом отодрал его руку от подбородка и прижал к себе его
худенькое, напрягшееся тело. Слезы навернулись у меня на глаза. Мне
хотелось, чтобы кто-нибудь попытался его сейчас обидеть. Пусть бы
только попробовал, я бы изувечил подонка, я бы показал ему, как
издеваться над слабым! Внезапно Яшка стал биться в моих объятиях,
поскольку я, видимо, слегка придушил его, забывшись. Я удержал его
с трудом, пытаясь объяснить, что никому не дам его в обиду, но он
словно взбесился, стал дергаться, больно наступил мне на ногу, и я
выпустил его, дав хорошего пинка.
— Пошел вон, козел!
Яшка отбежал прочь, точь-в-точь как
дворняга, которую шуганули ногой, и стал почесываться, вертясь во
все стороны, чтоб никого не задеть.
Оставленный всеми Китыч ходил от
кучки к кучке с недовольной красной рожей. Он полностью потерял
власть над толпой. Пашка все еще без устали метелил своего
безразмерного азербайджанца, который от рассказа к рассказу
угрожающе набирал и рост, и вес и теперь уже превратился в
настоящего двухметрового монстра. Юрка слушал благодушно, как и
все, что ему врали, мелюзга сочиняла дешевые небылицы со щенячьим
энтузиазмом. Китыч попытался поймать кой-кого на вранье, но все без
толку. Да и не по понятиям это было. Подумаешь, кто-то приврал, сам
не врал, что ли? Тогда он смирился и прибегнул к последнему,
верному средству.