— А я выпил маленько, ну и что? Да, я
выпил маленько, ну и что? — бормотал не переставая какой-то хлипкий
субъект, уткнувшись в колени.
Высокий рыжий парень в куртке цвета
хаки громко ругал ментов и свою жену. Внезапно, поднявшись, он
бросился к двери и забарабанил кулаками:
— Выпустите, сволочи, выпустите меня,
выпустите, гады!
Дверь распахнулась, и парень исчез в
мелькнувших руках с грохотом, проклятьями и стонами.
— Сейчас его выпустят, — равнодушно
пробормотал мой сосед. — У меня зятя в прошлом голу так отмудохали,
что две недели ходил сгорбленный.
— Это они умеют, — пробасил
кто-то.
— Закурить есть, ребята? У меня
отобрали.
Хлипкий субьект перестал бормотать и
поднял голову: в мокрых глазах его застыло нечеловеческое отчаяние
и мольба. Он был противен.
Мне вдруг стало томительно жалко этих
несчастных, объединённых одним горем и приговоренных к мукам
чьей-то злой, неумолимой волей. Я был среди них как будто случайно,
с какой-то неясной, благородной целью.
— Вас за что взяли, товарищ? —
обратился я к бабе, которую, несомненно, взяли по ошибке, и которая
более всех нуждалась в сочувствии и поддержке.
— А хуй их знает, — с готовностью
откликнулась она. — Уже сами не знают, до чего доебаться. У
магазина стоять нельзя, по улице ходить нельзя. Жить нельзя!
Сволочи.
У нее неприятно слюнявились губы и
меня покоробило, что она не тронута моим сопереживанием и даже как
будто злится и на меня самого.
— Жить нужно несмотря ни на что, —
мягко возразил я. — И жить так, чтобы не было мучительно больно.
Понимаете? Нам надо держаться вместе. Как бы ни было больно. Нам
помогут. Наши уже близко.
— Помогут — жди. У тебя курево
есть?
— Нет. Но я сейчас найду. Товарищ, —
обратился я к старикану, — у вас нет случайно сигареты? Нам очень
нужно.
— Нет, сынок, все выгребли, даже
спички.
— Извините.
— Ни у кого нет, — подтвердила баба и
выругалась.
Баба перестала меня интересовать. Я
вдруг вспомнил Милу, и мне показалось, что я обошелся с ней очень
дурно и что я вообще очень развратный, плохой человек.
— Она ведь хотела как лучше,
понимаете? — говорил я соседу. — Она ведь не знала, что я подлец.
Но я не подлец. Просто я люблю другую, а это было так, развлечение.
Я обидел ее, но я готов искупить, понимаете? Я готов жениться.
— Свидетели есть? — спросил
сосед.