В школу он единственный ходил в
кожаном пиджаке; его пепельные волосы были вызывающе длинны, и
никто не смог заставить его подстричь их. Учителей он презирал. Они
пытались ответить ему тем же, но у них не получалось, потому что
они играли, а он презирал их по-настоящему. Больше всего у него не
сложилось с военруком. Майор в отставке, завидев знакомую
сгорбленную фигуру, наливался багрянцем. На уроке Андрей никогда не
заговаривал с военруком. Как правило, он читал роман на задней
парте или рисовал в блокноте, а когда Степаныч (так звали военрука)
назойливо приставал к нему с какой-нибудь солдатской ерундой,
отвечал невпопад или вообще не отвечал. Степаныч никак не мог взять
в толк, как такой экземпляр смог уродиться в одной с ним стране.
Андрюха что-то рушил в его мировоззрении, причиняя серьезные
страдания. Нет, правда. Часто во время объяснения каких-то военных
премудростей Степаныч вдруг неожиданно и торжественно заключал:
— А вот господину Бычкову это,
наверное, неинтересно.
Весь класс смотрел на Андре.
Степаныч, простая душа, видимо, полагал, что Андре должен
провалиться сквозь землю от стыда; может быть, он надеялся, что
возмущенные одноклассники устроят отщепенцу суд чести. Но класс
злорадно безмолвствовал, Андрюха смотрел на Степаныча как на
любопытного зверька, который только что встал на задние лапки и
что-то забавно протявкал, и военрук медленно и неумолимо
превращался в пунцового злобного старикашку.
— Бычков, я к вам обращаюсь! Вы
слушаете, что я говорю?
— Зачем? — следовал ответ.
— Вон!!!
Впрочем, проучились мы в одном классе
с Андрюхой недолго: через полгода по стратегически-политическим
соображениям родителей Андре переместили в параллельный класс. Но
мы уже скрепились в дружбе.
Любимой группой Андре был «Лед
Зеппелин» и «Пинк Флойд», а любимым писателем и философом — Фридрих
Ницше! Я торчал от «Дип Пепл», а Ницше не читал, но уважал его,
потому что это был настоящий мужик, и когда однажды Андре после
уроков процедил по какому-то поводу: «Каждому — свое». Я резво
подхватил: «Так говорил Ницше!»
— Ты читал Ницше? — слегка приподняв
брови, спросил Андре.
— Кое-что, — промямлил я, — вообще-то
я больше люблю Спенсера.
— О! «Основные начала»?
— Главным образом. (Подозреваю, что
оба мы черпали представление о Спенсере из «Мартина Идена» Джека
Лондона.)