— Паскудная, — возразил я.
— Ты сегодня не в духе.
— Здорово натрескался вчера.
— С кем это?
— А... с ребятами... Тут вообще
было... полный писец.
Андрей зевнул. Я собрался с
духом:
— Я вчера поссорился с Милой.
Роберт Плант взвизгнул, словно под
ножом, и замолчал. Андре с проклятьями развернулся из кокона,
оставшись в длинных полосатых трусах, и подошел к магнитофону.
— Советская техника, — пробормотал
он, стукнув по многострадальному «Юпитеру» кулаком и извлекая из
его утробы изжеванную ленту. Колонки затрещали, и Плант попробовал
снова, с прерванного места, но гораздо тише. Андре вновь завернулся
в одеяло и сел. Я ждал, что он спросит про Милу, но он лишь
посмотрел на Блэкмора и тот, кажется, посоветовал ему молчать.
— Мила — дура, — напомнил я
отчаянно.
— Серьезно? Это печально.
— И я дурак.
— Это она тебе сказала?
— Я сам понял.
— Давно?
— Давно. Вчера.
— Утром?
— Днем.
— Ну и как, легче стало?
Я вздохнул:
— Нет.
— Странно, а говорят, дуракам легче
жить.
— Я хотел ее поцеловать, — сказал я с
мазохической улыбкой.
— О?
— И поцеловал.
— Надеюсь, это было пристойно.
— Как в лучших французских
романах.
— Под музыку Леграна? В тени зеленых
кипарисов на берегу лазурного моря солнечной Италии?
— Под музыку Пахмутовой, под старым
тополем, на бетонной глыбе, неподалеку от Чертова колеса в парке
имени Бабушкина. А потом в парадном, напротив мусорного бачка.
— Сказка!
— Быль, причем советская.
— Венчание, разумеется, в
Сен-Жерменском аббатстве?
— В ЗАГСе имени первого наркома
продовольствия Цюрупы.
— Фрак, смокинг?
— Школьный костюм. Дамам —
обязательно в белом переднике и сменных тапках.
— Май диэ френд, ты всегда был
оригиналом.
Я взглянул на Андре и с досадой
понял, что смеяться еще рано.
— Родители?
— Вполне. У отца 220 рэ плюс халтура,
мать работает в столовой: харчи всегда пожалуйста.
— Ты становишься буржуа, мой
милый.
Я не выдержал и, ударив кулаком по
колену, вскочил:
— Ты был прав, черт побери, а я был
последний болван.
— Право, не стоит, и не мельтеши,
пожалуйста.
— К черту, не могу сидеть. Дурак
должен ходить, дурак всегда энергичен... Господи, зачем, зачем? Ты
можешь мне ответить?
— Могу, но ты сядь.
— Зачем!? — крикнул я, рывком
усаживаясь в кресло.
— Успокоился? Так-то лучше. А теперь
я сам тебя спрашиваю: зачем она тебе была нужна?
Я скрипнул зубами. Зачем? Как
объяснить трезвеннику волшебную силу вина, как оправдать перед
отшельником сладость грехопадения, как доказать аскету пользу
излишеств?