— Но она же красива, ты не будешь это
отрицать?
— Милый мой! Верблюд тоже совершенное
творение природы. Ты заметил, как она ходит? Словно ей своя же
внешность не по карману. Это называется у нас в совдепии хорошим
тоном. В сущности, она закомплексована хуже всякой уродины. Я
как-то видел ее на школьном вечере: стоит, жмется от страха...
Манеры, май дарлинг, воспитание! Шарм!
— Шарм — что?
— Шарм.
— Что это?
Андре посмотрел на меня с сожалением,
помолчал и вздохнул:
— В сущности.
Плант замолчал вновь. На этот раз
кончилась пленка. Андре поднялся и выключил магнитофон. Я вспомнил
Милу и сравнил ее с Анной. В самом деле, если уж Анна никуда не
годится, то куда я с этой пучеглазой... смех один.
— Все суета, старик, — услышал я
голос своего спасителя. Он уже стоял около окна ко мне спиной, и
голос его был задумчив и печален. — Суета сует. Все бессмысленно,
глупо и бездарно.
— Андре, мне вчера приснился сон.
— Сны — это прекрасно.
— Ничего прекрасного. Жуткий.
— А разве действительность не хуже
самого жуткого сна, май диэ френд?
— Погоди, дай сказать, — я тоже встал
и в волнении зашагал по комнате. Ночное видение предстало передо
мной с пугающей, странной ясностью.
— Мне приснился ад.
— Советский?
— Настоящий.
— Я и говорю — советский?
— Какого черта, ты послушай!
Меня коробил его тон, бесило, что он
стоит ко мне спиной, но я начал вспоминать вчерашний день и
увлекся. Я рассказал про встречу с попом, и про церковь, потом
довольно живо изобразил пьянку во дворе, а когда стал рассказывать
сон, по замершим плечам Андре я понял, что он слушает с интересом.
Сон я помнил почти дословно и против обыкновения не украсил его ни
одной выдуманной деталью. Я скрыл только, что видел там самого
Андре, заменив его на «какого-то парня». Под конец я так
разволновался, что вспотел, и у меня опять разболелась голова.
Андре молчал долго, я не понукал его,
чувствуя, как каждая секунда звенящей тишины наполняет меня
торжеством и мистическим предчувствием. Наконец он повернулся, он
был взволнован.
— Здорово!
Я шумно перевел дыхание.
— Представляешь? Вечно!
— Представляю, хоть это и невозможно.
Слушай, пошли на улицу. К черту этот склеп.
Я млел и торжествовал. Андре совсем
не легко было удивить, а уж поразить его чем-то из ряда вон мне
удалось впервые.
Мы выскочили на улицу, разгоряченные
и взволнованные. Старушки на скамейке испуганно подобрались, словно
из парадного выбежала злая собака, и неприлично на нас уставились.
Меня такие манеры всегда бесили. Андрей старушек даже не
заметил.