— Ну-с?
— Не знаю.
— В этом все и дело. Ты сам не
знаешь, что тебе надо. Мила! Ты сам-то вдумайся: Мила! Ну? — и он
изумленно вытаращился на меня. — Мила! Существо, наделенное
природой признаками противоположного пола, и больше ничего. Я
удивляюсь, как ты мог протянуть с нею целый месяц, хотя и двух
минут достаточно, чтобы потом на всю жизнь стать женоненавистником.
Глупа, некрасива... О чем с ней можно говорить? Ты просто
заболел.
Негромкий,
проповеднически-внушительный голос моего друга творил чудо — даже
как будто голова стала меньше болеть, я распрямил плечи: «Существо,
наделенное природой...» — неплохо, черт побери!
— В сущности.
Я поднял глаза. Андре сосредоточенно
смотрел на растопыренные пальцы своих ног, напялив нижнюю губу на
верхнюю и выдавив из орбит и без того выпуклые серые глаза.
Задавать ему вопросы в такую минуту было столь же нелепо, как и
спрашивать, который час, у монаха в минуту утренней молитвы. Пауза
затянулась, но я ждал.
— В сущности, — наконец разрешился
Андре и утомленно откинулся на спинку дивана.
— Что?
— Дикари.
— Кто?
— Да мы все. Дикари из одного
инкубатора. Быдлы. Быдло родит быдло. Бытие определяет
сознание.
— А мы что, не определены бытием?
— И мы быдло, только понимаем это в
отличие от других. Мила, Оля, Таня, Маня — какая, в сущности,
разница? У нас нет женщин вообще.
Я улыбнулся невольно и тут же
мысленно себя выругал:
— Как это — нет вообще?
— Так и нет. Ты знаешь хоть одну?
Назови.
Я знал много, но почему-то не
решался.
— Ну?
— Ну не знаю... все-таки в известном
смысле... не знаю...
— И я не знаю, и смешно было бы
знать.
— Анна, — нерешительно спросил я и со
страхом на него посмотрел. Андре поморщился так кисло, словно
боялся больше всего услышать именно это имя и все-таки знал, что я
произнесу его.
— Что Анна? — ледяным голосом спросил
он.
Я собрался с духом и выдавил чуть ли
не с глупым смешком:
— Красивая.
— О, Господи! — Андре гневно
распахнул одеяло и захлопнул его, взволновав затхлый комнатный
воздух. — Анна! Ты сдурел?
Я покраснел от стыда и ничего не
ответил. Здорово я его задел.
— Ты что, действительно серьезно?
Я вспомнил Анну. Она была самой
красивой девочкой в школе и, по-моему, самой несчастной. У нее не
было ни друзей, ни возлюбленного. Всем своим видом эта белокурая
холодная красавица показывала, что является среди нас случайной
гостьей, по ошибке забежавшей не в ту дверь. И в конце концов ее
действительно оставили в покое и воспринимали как некий
неодушевленный и роскошный предмет, музейную редкость, охраняемую
законом. Я даже в самых глубоких мыслях, под одеялом не мог
согрешить с этой принцессой, и мне вдруг стало жутко интересно
натравить на нее Андре.