Дитя во времени - страница 91

Шрифт
Интервал


— Значит, рассуждать могут только пенсионеры? Отвкалывал сорок лет — и тогда рассуждай?

— Да, так, — в запальчивости согласился отец.

— Ну так ты сам-то чего рассуждаешь? Тебе ведь еще двадцать лет положено молчать.

Отец возмущенно сопел, выписывая какой-то сложный артикул с ложкой.

— Артур, что с тобой происходит? — чисто по-женски продолжила спор мать. — Что ты злишься? Уже неделю ходишь злой, раздражительный. Ты не заболел?

Ярость, с самого утра выстаивавшая терпеливо в очереди, наконец протолкнулась к выходу и пинком растворила дверь.

— Заболел. Трихомонадой.

Маман охнула и уронила вилку. Папан благоразумно отложил свой инструмент и вытер губы.

Так-то оно было лучше. А то — картошка остынет. Нашлись вещи поважнее картошки. Трихомонада — это ведь не грипп и не ангина. Папан, кажется, и не знал, что это такое, но догадывался, что что-то нехорошее, да и маман ему подсказала всем своим видом: по поводу венерических болезней у всех эмоций есть что-то общее.

— Господи, что ты говоришь? — мать и не верила, и все равно боялась.

— Повторить?

— Петр!

Итак, в ход пошла защита слоном. Папан и в пустяковых ситуациях соображал так, как будто производил передислокацию дивизии, в экстремальных же он просто терялся.

— Что еще за трихо... что это?

— Петр!

— Что это еще такое?

— Петр!

— Что это? Что это значит?

— Это значит, — разрядил я обстановку, — что я не хочу есть картошку.

Наконец-то до него дошло.

— Не хочешь? Это твое дело.

— Слава Богу!

— Артур! — маман, видимо, махнула рукой на своего ненадежного союзника. — Что произошло?

— Да ничего не произошло, черт побери!

— Ты поссорился с Милой?

Ну, конечно, Мила! Для женщин других проблем нет, кроме тех, что они создают сами.

— Идите вы со своей Милой!

— Почему это нашей?

— Потому что вы ее выдумали, а я расхлебываю. Будь она проклята. Пошла она к черту!

Самое ужасное, что мать действительно поверила, что причиной моих страданий была эта крупная сволочь с глазами объевшейся коровы. И теперь бесись не бесись, иного ей не докажешь. Наоборот, чем больше я буду кипятиться, тем сильнее будет ее первоначальная уверенность. Ну, Господи боже мой, за что такие наказания? Я мог бы талдычить ей о своих проблемах 10 лет, тысячу лет, а она все равно будет думать о Миле!

— Я убью ее, эту вашу Милу!

Маман отошла от потрясения и наполнилась состраданием, которого я боялся больше всего: