Последний ящик никак не желал задвигаться до конца. То ли его
случайно перекосило, то ли еще что, но он упрямо не лез на
положенное место. Пришлось разбираться, в чем там дело… Оказалось,
в недра бюро завалилось еще кое-что – потертый бювар, который,
кажется, я когда-то видывал на отцовском столе. Но зачем он убрал
его сюда?
Я раскрыл его – внутри оказалось десятка два или три листов,
исписанных хорошо знакомым аккуратным отцовским почерком. Что это,
дневник? Но почему на разрозненных страницах? На отца совсем не
похоже, он был достаточно педантичен, и если бы решил делать
записи, то завел бы тетрадь или блокнот… Нет, понял я, вчитавшись,
это не дневник. Это были письма или, скорее, черновики писем,
потому что ни одно из них никогда так и не было отправлено.
Отец писал мне.
«Мой дорогой мальчик, - прочитал я, - вот уже два года прошло с
тех пор, как ты покинул дом, который сразу опустел без тебя. Твоя
матушка делает вид, будто ничего не изменилось, однако, скажу тебе,
изменилось всё. Теперь она все чаще навещает Луизу, а когда я
заговариваю о тебе, старается свернуть разговор. О тебе я могу
поговорить только с Мейбл – она тоже очень скучает. Однажды она
даже проговорилась, как желала бы, чтобы Сирил хоть немного походил
на тебя – и не только внешне.
Если бы ты знал, Виктор, как я беспокоюсь о тебе! Днем мне
удается отвлечься делами, клиентов стало больше, и я рад этом не
только потому, что прибыль возросла, но и потому, что за работой я
могу ненадолго забыть о бесконечной тревоге.
Я могу лишь догадываться о том, где ты сейчас. Нет, по косвенным
признакам можно предположить, в Европе ты сейчас или где-то в Азии…
Последнее твое письмо благоухало какими-то специями. Индия, верно?
Во всяком случае, где-то в тех краях. А одно из предыдущих, то, на
тонкой, почти прозрачной бумаге, было написано тушью, не чернилами.
Как видишь, твой старый отец еще способен подмечать такие
мелочи!
Но, право, все это неважно, мой дорогой мальчик, лишь бы ты был
здоров и вернулся домой целым и невредимым! Конечно, я немного
сожалею о том, что ты не продолжишь семейное дело, но это твой
выбор. Как знать, может быть, много лет спустя ты все-таки ощутишь
вкус к тому, чему обучался столько лет и чему собирался посвятить
свою жизнь…»
Я медленно закрыл бювар и немного посидел, глядя в одну точку.
Мой отец, Артур Кин, вовсе не был чрезмерно простодушен. И уж если
тетушка Мейбл сумела догадаться, что я вовсе не постигаю
юридическую науку в Париже, то грех было ему не понять, что сына
носит по экзотическим странам! Жаль только, что они так и не
заговорили об этом друг с другом. Отцу намного легче было бы
переносить разлуку со мной, но увы… Жаль, что я не видел этих писем
тогда. Другие, обычные, были неизменно бодрыми и содержали массу
советов и наставлений на все случаи жизни. И почему мы не могли
быть откровенны друг с другом?