— Подумать только, как меняется мир, стоит заглянуть на черную сторону богатой улицы, — усмехнулся Дитрих, подавая мне руку.
— Я и на самой улице никогда не была, — буркнула я, не торопясь принимать ее. Тогда Дитрих просто снова взял меня за запястье и повел как маленькую.
— Пойдем. И не расслабляйся — мы все еще слишком близко к площади.
Мы миновали проулок — такой же грязный и вонючий, как черный ход, из которого только что вышли. Следующий переулок выглядел пошире и почище, и в конце него виднелась широкая улица. За пару ярдов до нее Дитрих вдруг остановился и притиснул меня к стене. Я пискнула.
— Тише, птичка, — прошептал Дитрих, опираясь локтем о стену так, что его рука заслоняла мою голову от тех, кто мог бы идти по улице. — Тише, или нам обоим конец.
Он наклонился ко мне так низко, что, казалось, сдвинется еще на волосок — и наши губы соприкоснутся. Ладонь скользнула по моей спине, остановилась между лопаток, притягивая меня к сильному мужскому телу. Холод камня сменился живым теплом, но мурашки все равно пробежали по коже, словно я до сих пор мерзла.
— Обними меня, — произнес он одними губами, но я расслышала, прежде чем мерный топот двух дюжин ног заглушил все остальные звуки.
Так вот в чем дело! Отряд — стража или инквизиция, для нас разница невелика.
Я обвила руками шею Дитриха, неловко замерла, не зная, что делать. Нет, так не пойдет, нас раскусят мгновенно. Прильнула теснее, сама не понимая до конца, игра ли это была, или мне самой хотелось прижаться к нему, как совсем недавно на эшафоте — к единственному живому среди толпы мертвецов.
Я поспешно прогнала эту мысль. Вспомнив тайком прочитанный роман, запустила пальцы в волосы Дитриха. На несколько мгновений исчезло все, остался лишь упругий шелк его волос под руками, тепло его дыхания на моих губах и странная незнакомая тяжесть, стекавшая в самый низ живота.
— Нашли время и место! — разорвал наваждение голос.
Я помнила его обладателя — ворчливого брата раза в два старше меня, — правда не могла бы сейчас назвать его имя. Вздрогнула, спрятав лицо на груди Дитриха. Как быстро колотится его сердце, несется вскачь, как и мое, хотя мне трудно было поверить, что и он боится. Рука, прижимавшая меня, не тряслась. И губы, что коснулись моих волос, странным образом успокаивая, не дрожали.