Дитрих шагнул вниз по лестнице, развернулся, подавая мне руку, и остановил движение на середине. Покачал головой.
— Мужчины не держатся за руки. Прости, придется быть невежливым.
Я кивнула, не зная, радоваться или расстраиваться. На самом деле мне не нужна была опора, я же не старая и не больная. А после того, что случилось ночью, лучше бы мне и вовсе не прикасаться к Дитриху.
И в то же время мне нужна была опора — вчера только его рука вокруг моей талии не позволила сойти с ума среди демонов и мертвецов. И сейчас мне снова хотелось вцепиться в его ладонь, ощутить живое тепло, почувствовать, что я не одна.
Но не могу же я все время быть обузой. Придется учиться опираться только на себя.
Мы миновали узкий переулок, вышли на улицу, заполненную людьми. Я напряглась — казалось, все прохожие пялятся на меня. Еще немного, и начнут показывать пальцами — вот она, беглая преступница!
— Тихо, птичка. Тихо, — прошептал Дитрих. — Никому нет до тебя дела. Это просто страх шутит шутки.
Я протащила воздух в легкие. Вымученно улыбнулась.
— Так заметно?
— Мне заметно. Остальным, как я уже сказал, все равно. Если тебе сложно, давай вернемся, подождешь меня дома.
— Ты же сам сказал, что вдвоем можно больше унести.
Он пожал плечами.
— Много ли ты съешь, птичка? Донесу как-нибудь.
Вообще-то я никогда не жаловалась на аппетит. За исключением времени в камере. Нет, не буду вспоминать. Не сейчас.
— Да и не могу же я просидеть всю оставшуюся жизнь в твоем доме.
— Теоретически можешь. Но это ничем не будет отличаться от заточения. Как по мне — много чести.
— Кому? — не поняла я.
— Всем этим светлым, которые приговорили тебя. Страху. Я бы из вредности не позволил ему сожрать свою жизнь. А ты?
— Ты прав.
Он и не позволил. Интересно, страшно ли ему сейчас? А вчера, когда он «импровизировал» — один против толпы, стражи и конвоя инквизиторов?
Я заставила себя распрямить плечи и поднять подбородок. Сейчас мы с Дитрихом были одеты как дворяне, значит, и вести себя нужно соответствующе. Я припомнила наставления, которыми воспитатели изводили братьев. Если мне подобало сдерживать неприличную для девицы резвость и держать глаза долу, то им, наоборот, предписывалось смотреть людям прямо в лицо. И простонародью, и тем более — власть имущим; открытый взгляд должен показывать, что ты не таишь никаких дурных намерений. Разве что перед светлыми братьями и сестрами полагалось склонить голову, принимая благословение.