Кофе в качестве десерта вышел не самой удачной задумкой хозяйки.
Селим его лишь пригубил, тактично отставил обратно на стол и более
к нему не возвращался. Однако, хозяйку в мыслях поблагодарил — он
получил прекрасный повод подтолкнуть царевну.
— Вам нравится? — прерывал посол тягучее, обоим ясное
молчание.
Впервые за вечер его прищур сделался слегка лукав и многозначен.
Повеяло цветным очарованием ковровой лавки и ароматом кофе, что им
там подносили — по-видимому, то был «настоящий» экземпляр, а
нынешний Селим нашел негодным. Вязунья не поймала разницы, но не
могла не улыбнутся тоже.
— Я начинаю привыкать.
Клавесин с голосом «чище девичьей слезы» (слезы дев оказались
весьма пронзительны для слуха), любезно заглушал их вкрадчивые
реплики — беседа обещала быть не для ушей ладийской знати.
— Я тоже привыкаю здесь, — Селим делился доверительно и мягко. —
Ладия так широко гостеприимет скромного посла! Сегодня господин
советник поднес мне мех черной лисицы.
— Ладийцы многих удивляют чрезвычайной щедростью, — согласилась
Арис.
— О, верно! Я готовлю владыке Тассира повозку даров, которые уже
скопились в доме. — Селим как будто вспомнил что-то, и пыл его
отмеренно пригас: — Слова людей бывают острые, но внутри каждый
желает, чтобы наши земли остались как добрые сестры.
— Ваша миссия очень трудна. Надеюсь, вы успешно в ней
продвинулись.
Арис не посмела даже спрашивать, лишь обозначила возможность
развернуть затронутую тему. Селима, конечно, пытать не
пришлось.
— Вы так радеете о мире! — посмотрел он с восхищением, которым
свет не баловал царевну. — Если бы каждая умела этому, мы бы давно
согласили вопрос.
— Разве мир не укреплен по вине какой-нибудь из леди?
— Я не смею осуждать вашу кузину, что она желает другой путь, —
потупился принц.
Меж лопаток Арис пробежал мороз.
— Неужели государь уже выбрал кого-то?
— Его величество говорил с одной дочерью своей дочери. Она очень
юная и легче переменит дом, но сейчас больше желает ехать в Шарлию,
— Селим приправил их беседу новой горькой паузой. — О, как мой дух
сожалеет о вашем владыке: выбирать, кого вырвать из сердца и
отпустить в далекий край!
Холод пуще пробирал вязунью по спине, хотя в зале становилось
все душнее от кружения господ. Играли бойкую мазурку, пары
веселели, «девичьи слезы» клавесина продолжали дребезжать. Летал
атлас, блистали пряжки — а к ее высочеству у дальнего окна
подобралась такая страшная минута, что невозможно стало и
глотать.