— Настоящий счастливец! — сердечно позавидовала леди Анна вслух.
— Невеста красавица, да при манерах и состоянии. Дай им Бог!
Девица очаровательно смутилась и опустила очи.
— Моя дочь вам ровесница, но у той одни хлопоты на уме, —
продолжила Анна, покрывая этой жалобой зуд бесконечной вины.
За неунывающей Виолой поместий не полагалось. В ее приданом
числились только скрипом скопленные суммы, вызывающие к ней более
сострадания кавалеров, чем их интереса. Дочери уже двадцать, и не
будь у нее так мало перспектив среди редких соседей — не отпустили
бы ее ковать свое счастье на чужую городскую сторону.
— Вращается в столичных кругах? — вежливо спросила
попутчица.
Вот уж у Виолы круги так круги: резчики да оружейники. Только бы
попутчица не взялась поминать, встречала ли хоть раз эту
блистательную барышню.
— Да, с самой зимы, — ответила Анна, крепясь. — Едем проведать
ее и сына.
Если прежде она и думала зачесть избранные места из отчетов
дочери, то вне родных стен пелена будто спала с глаз и все победы
птенцов показались грошовыми. Даже бурная повесть о себастьяновом
спасении страны предстала, наконец, в своей первозданной нелепости
— бойкая дочь всегда мастерски взращивала слона из мухи.
— Хотя мою Виолу едва ли повстречать в салонах, — упредила леди
Анна, пока аристократки не принялись ее ловить на лжи. — Ее более
занимают магические прожекты.
— Как! Леди Виола Карнелис — ваша дочь? — воскликнула старшая
леди столь изумленно, будто Анна представилась по меньшей мере
матерью фельдмаршала.
Анна озадачено моргнула, а ее супруг, почти задремавший в углу
после плотного обеда на почтовой станции, изволил очнуться и
разделить испуг.
— Себастьян Базилевич приходится вам сыном? — все не могла
поверить собеседница.
Лицо ее исполнилось одобрения и признательности, а юная барышня
отчего-то совсем заалела. После сего конспиративного провала мы
станем уже звать их именами, которые угадать не трудно: в карете
Карнелисов по странному случаю оказались Арис и Леонора Терини.
Леди Анна застыла с поднятыми бровями.
— Вы знаете моих детей? — в тон ее пробралась такая обнадеженная
жалкость, что пришлось даже два раза кашлянуть в платочек.
— Несколько, — призналась Арис, впервые подавая свой
затрепетавший голос. — Господин Себастьян... весьма теперь
прославился.