Беседа начиналась вопросом султана.
"Разве ты не нашел отрады своим глазам в благословенном
краю?"
(собеседник слегка задержал ответ)
"Не солгу вам, если скажу, что такая отрада есть. Никто не
заменит мне прекраснейшую из жен юга, хотя мне пришлось укрывать ее
даже от владыки."
(Султан тоже не торопился, звякнула чашка о блюдце)
"Так для чего ты покидаешь нас? Назови имя этой серны — и веди
ее в твой новый дом."
(Пленник заговорил раздельно и осторожно)
"Истинно, сердце достойного мужа зовет к благонравной жене, но
долг призывает его еще громче. Стыд ему, если отринет возможность
послужить интересам ее земли."
(Снова пауза — султан был вкрадчив, но тверд)
"Интересам ее земли? Ты клянешься не идти против нее ни делом,
ни словом?"
(На сей раз Флавий не запнулся)
"Клянусь, что не допущу и помысла против родины этой жены."
Камень истощил слова и замолчал, безмолвны стали и трое в
кабинете.
Тассир, наконец-то, нанес удар.
Эту свою речь царевич едва помнил — голову тогда еще туманила
весть о свободе — но как же, оказалось, был хорош! Без единого
лживого слова, на чужом языке — внушил султану, что отбывает
преданным рабом! Кто знает, что бы тот предпринял, не будь
уверенным в лояльности бывшего заложника?
Однако, ловушку ему все равно сберегли.
На деле он ничем не услужил Тассиру — здесь его ловить бесплодно
— но отцу предъявили саму игру. Речь пленника звучала так, что петь
он мог о верности любой тассирке, подцепленной в чертогах дворца
или даже на пестром базаре. Флавий едва не кусал губу — как
убедить, что говорил о Леоноре и Ладии?
Селиму тоже пришлось теперь непросто — сколько всего нужно
показать в лице!
Они в союзе — поэтому слепок беседы как будто ничем не задевает
интересы Ладии и позволяет послу носить улыбку. Следует добавить
некоторое участие — на деле императору только что подали весть о
предательстве сына. Изнутри же рвется лавина восторга разыгранной
партии — этот третий вулкан удержать тяжелее всего!
Дипломат отрабатывал образ в молчании, собрав пальцы в замок
перед грудью — южный этикет куда менее скуп на жесты.
Император был непроницаем. Одна его ладонь осталась лежать на
столе, вторая неторопливо ушла за спину.
— Вам есть что возразить по части перевода? — спросил он сына с
мраморным спокойствием.
Флавий всего лишь чаще дышал, но в этом кругу казался вовсе
потерявшим обладание собой.