Присмотр заключался в звонке после
обеда, когда еще не совсем большой Снег приходил из школы. И было
ему тогда всего четырнадцать. А в двенадцать, да в небольшом
городе, где мало кого знаешь, жизнь не из легких. Но Снег старался,
даже когда приходил домой с разбитым лицом, сцепившись с
одноклассниками, не желавшими его принимать.
Дома Снег успокаивался. Обычно уходил
в ванну, оклеенную глянцевой голубой плиткой совсем еще молодым
отцом давным-давно. Включал воду, холодную, и творил что душа
желала. Распускал по плитке снежные узоры, выращивал из воды
ледяные цветы, рассыпал по ванной россыпи самой настоящей пороши.
Если заигрывался, вооружался тряпкой и драил ванную и коридор, куда
от его веселий наносило иногда настоящие сугробы. Пару раз даже
приходили разъяренные соседи, возмущаясь и обещая все рассказать
отцу.
Отец приезжал со своей вахты,
расплачивался, звонил родственнице, ругался и курил на балконе.
Снег, стараясь при нем не колдовать морозные чудеса, читал книги и
был тише воды, ниже травы. А как еще?
А потом…
А потом в их жизни появилась
Виктория. Вплыла как крутобедрая каравелла в холостяцко-вдовую
трехкомнатную квартиру и бросила якорь. Вместе с двумя кошками. С
них-то все и началось. С наглых, жирных и оказывающихся повсюду
шерстяных мешков.
Ими и закончилось. Виктория, глядя на
две ледяные статуи, застывшие прямо над недавно подаренными Снегу
наушниками, разодранными в лохмотья, орала и визжала. Снег,
сидевший в кресле, только трясся от ее воплей. Когда еще не ставшая
мачехой женщина начала звонить в полицию – Снег удрал.
А через два года, когда он прятался
от копов на задворках небольшой станции, сзади кашлянул Карл, уже в
компании Злого с Майкой.
Свечи горели ровно, тянулись вверх
тоненькими яркими языками. Изредка фитилек у одной потрескивал,
разбрызгивая сине-зеленые искры. Свечи горели повсюду. В тарелках,
чашках, стаканах и даже нескольких подсвечниках. Свечи окружали
комнату по кругу, мягко дарившему свет. От них стоило ждать волны
жара. Но в комнате было заметно холодно.
Не помогал даже камин, яркий и
пахнущий почему-то смолой. Когда-то кто-то говорил, изо рта
вырывался парок. Иней и изморозь, пропавшие у пламени, дальше снова
брали силу. Поблескивали крохотными бриллиантами на корешках книг,
дереве полок и мебели. Холод топтался у двери, дубовой, надежной,
хотел внутрь. Но пока мог лишь едва потрогать жилье, доживающее
свое дни. По мореным доскам, сбитым плотно, разбегались серебристые
ледяные цветы.