— Что за безобразие творите, господин Фалалеев? — вновь с
почти искренней шутливостью спросил вошедший, но чиновник лишь
нервно сглотнул и не сразу нашелся, что ответить.
— Мы, то есть я…
— Позвольте взглянуть в допросный лист, — вошедший
протянул руку. — Уж не по первым ли двум пунктам
расспрашиваете?
Голос стал строже.
— Только подбираемся, Андрей Иванович. Злодей упирается,
так мы его того… на дыбу, — опомнился Фалалеев.
Андрей Иванович… Понятно, к нам пожаловал собственной персоной
начальник Тайной канцелярии генерал Ушаков. Фигура
интересная, сумевшая усидеть в своем кресле, несмотря на все
дворцовые перевороты. Это, знаете, о многом говорит. Непрост
был Андрей Иванович, не прост…
— А меня спросить — что, забыли? — недобро прищурился
Ушаков.
— Андрей Иванович, беспокоить не хотели. Вы ж двое суток
здесь дневали и ночевали, только уехали к себе домой вчера по
вечеру, зачем вас тревожить? Душегубец это, убил вместе с
подручным сразу четырех, из них двое шляхетского роду.
— За что же ты, ирод, людей жизни порешил? —
заинтересовался генерал.
— Да за то, что они сами хотели меня на тот свет
спровадить, — морщась от дичайшей боли, с трудом шевеля
губами, произнес я.
Генерал полистал протокол допроса, нервно покусывая губы, вернул
документы Фалалееву и коротко бросил:
— Не похоже, что брешет. Разве немец на такое пойдет? Тут
нашим, российским духом пахнет.
— Вот мы и выясняем правду, — залебезил чиновник.
— Позаботьтесь повальный обыск у Звонарского на дому
устроить.
— Всенепременно, Андрей Иванович, — кисло ответил
Фалалеев.
— А немца снимите с дыбы, вправьте кости, покуда не
поломали, — распорядился Ушаков. — Лекаря позовите, чтобы в
порядок его привел. Токмо сами не вздумайте. Не столько
лечите, сколько калечите. Слышь, Архип?
Палач закивал как китайский болванчик.
Ушаков продолжил:
— Обязательно хорошего медикуса кликните — Генриха
Карловича. Я недалече его видел.
— Андрей Иванович! — взмолился чиновник.
— Что — «Андрей Иванович»?! — разозлился генерал. — Много
на себя взяли, Петр Васильевич. Самоуправство это. Рази не
так? А самоуправства я не потерплю. Бардак развели! Распустил
я вас, окаянных, распустил. Раз ушел Ушаков домой, значит
твори, что вздумается. Ан нет, выкусите, — он сложил кукиш и
сунул под нос Фалалееву. — Не на таковского напали,
милостливый сударь. А ведь не думаете, что стоит мне только
захотеть, и вы местами поменяетесь: тебя на дыбу подвешут, а
его в канцеляристы определят. Так, Фалалеев?