Я стоял в первых рядах и отчетливо видел появившуюся процессию
во главе с архиереем новгородским. Всего набралось человек
полтораста.
Подойдя к иордани, они прочли молитвы и окурили ее из ладанок.
Затем архиепископ освятил иордань, опустив в прорубь
крест.
По команде вынесли знамена полков, поставили у углов строения,
окропили священной водой. Офицеры приказали зарядить фузеи.
Как только церемония закончилась, прозвучали залпы орудий, мы
тоже палили беглым огнем.
Потом полки развели, а к проруби кинулось немало людей, чтобы
умыться святой водой или отнести хоть немного домой.
На следующий день меня крестили.
Глава 18
Много лет Новый год у меня ассоциировался с посиделками за
телевизором, нудным и томительным ожиданием момента, когда блатная
камарилья, оккупировавшая все «кнопки», сгинет и начнутся
нормальные передачи и фильмы. С салатами, наструганными мамой, ее
знаменитой селедкой «под шубой», курочкой, натертой специями и
томящейся в духовке. С прогулками по праздничным улицам,
наполненным пьяными добродушными компаниями. И снова с посиделками
за одним столом — с отцом и матерью, моей девушкой — они у меня не
часто, но все же менялись. Такая была традиция у нашей семьи —
встречать Новый год вместе, а потом идти к нарядной елке, стоявшей
на городской площади. Лишь однажды я провел праздник вне стен
родного дома — это случилось, когда меня призвали в армию. Нас было
трое, мы заперлись в каморке полкового слесаря, сообразили нехитрый
стол и грелись от огромной раскаленной лампы. Мой сослуживец
умудрился потом, когда глаза слипались сами по себе, заснуть возле
нее и спалить гимнастерку.
Этот Новый год оказался вторым, который я отмечал без своих.
Если не считать, конечно, Карла. Он знал о моем решении перейти в
православие, вяло отговаривал, даже сводил к пастору, смотревшему
на меня, как на изменника.
— Зачем вам это, сын мой? — в лазах пастора застыла
такая скорбь, что я не сразу нашелся, что ответить.
— Мне не объяснить это словами, святой отец. Я просто знаю,
что так надо.
Священник опустил голову и долго подавленно молчал. Мне тоже
было как-то не по себе.
Так получилось, что мы держались отдельно от довольно обширной
немецкой диаспоры Петербурга. Просто не было точек соприкосновения,
разве что молитвенный дом, куда изредка ходил Карл. Никто не
приглашал в гости, не звал отмечать праздники, не давал приглашений
в театр или на бал. Повозки с веселящимися людьми проносились мимо,
мы провожали их тоскливыми взглядами.