Служба засасывала, свободного времени оставалось катастрофически
мало, тем более что я лелеял честолюбивые мечты, а без долгой
самоотверженной и нудной (что греха таить) работы не обойтись.
Война с Турцией началась, но гвардейцев пока не трогали. Все
осталось по-прежнему — караулы, работы, наряды, разве что наше
капральство занималось по особой, составленной мной, программе, и
занятия постепенно приносили первые плоды.
Сказать, что обучение гренадерам давалось легко — нельзя.
Поначалу они не понимали, чего собственно от них хотят. Я как мог,
объяснял, но иногда кусал губы от бессилия, когда до меня доходило,
что разница между нами оказывается слишком большой. Мои гренадеры
были детьми иного века с его неторопливым ритмом, долгими сборами и
медленной ездой. В их глазах я выглядел торопыгой, слишком
суетливым и… странным. Хорошо хоть они объясняли эту странность
моим иноземным происхождением.
— Неужто все немцы такие? — порой задавался вопросом
Чижиков.
Тут его взгляд падал на впавшего в длительную меланхолию по
причине любовного фиаско Карла, и великан-гренадер заключал:
— Да нет, кажись, есть и ничего себе. На человеков
похожие…
Капля камень точит. Я руководствовался этой поговоркой и брал
одну крепость за другой.
В конце января случилось событие, сделавшее меня на долгое время
притчей во языцех. Я возвращался поздним вечером со службы,
уставший и продрогший. Зима выдалась холодной, мундир не грел,
денег на шубу не хватало, я купил с первого жалования обычный
крестьянский тулуп, сделанный из овчины, потратив отнюдь не лишние
семьдесят копеек. На условности дворянского этикета было наплевать,
особенно, когда на дворе минус тридцать, и воет вьюга,
закручивающая спирали из колючего снега, который так и норовит
попасть в лицо или угодить за шиворот.
Издалека донесся тревожный набат. На мороз высыпали обыватели с
ведрами, наполненными водой, с баграми, кто-то тащил лестницу. Они
бросились в конец улицы, где стоял окутанный багровым дымом дом,
весь в сполохах огня. На втором (верхнем) этаже бушевал пожар, из
черных провалов окон вырывались языки пламени. Стоял едкий
удушливый запах. Из-за сильного ветра огонь расползался
стремительней, подминая под себя все большую площадь.
Густой дым отрезал парадный вход, возле которого собрались
небрежно одетые (видно, в чем успели выскочить) люди: пожилой
мужчина с покрывшимся копотью лицом, испуганная женщина, зябко
кутавшаяся в накидку из соболей, и не то девочка, не то подросток с
ног до головы замотанная в огромного размера платок. Они отрешенно
наблюдали как дворовые пытаются утихомирить пожар.