– Дайте мне ещё одеяло для согрева.
Я замерзаю, – попросила я надсмотрщика, сменившего предыдущего.
– Не положено, – буркнул он и
втолкнул меня внутрь.
– А если бы я была твоей сестрой,
ждущей ребёнка?
– Моя сестра сюда бы не попала, –
безжалостно ответил надзиратель, закрывая дверь.
Однако через час он вернулся ко мне
с дополнительным пледом и чашкой горячего чая:
«Ни слова об этом!», – прошептал он
и покинул камеру.
Я с жадностью набросилась на чай,
согревая о кружку холодные руки. Забравшись с напитком на койку и
завернувшись во всё, что было под рукой, я размышляла о том, что
происходило внутри меня. Злость, раздражение, почти иссякшее
терпение – вот то, что, точно изжога, сжигало мне грудь, подступая
к самому горлу. Хотелось кричать, тарабанить по стенам, рыдать, но
я не тратила силы, стараясь направить их на согрев малыша в моём
чреве. В обычном отделении колонии, я хоть как–то могла утолить
капризы беременности: голод – компенсировать покупкой продуктов с
личного счёта, смену настроения – сбалансировать беседой со
Считалкой за партией в шахматы, а снять телесную усталость – лежа
на, хотя бы тёплой, койке. Здесь я имела право только мёрзнуть.
Отчаянье, волнение, расстройство, слёзы, обида за себя, все эти
чувства притуплялись час за часом. А вместо них меня всё чаще жгла
та самая изжога из злости и раздражения.
В штрафном отделение было запрещено
звонить, писать письма, встречаться с кем бы то ни было. Связь с
внешним миром была напрочь отрезана, да и внутри него никто со мной
особо не общался. Я даже не знала, что случилось с остальными, кто
помогал мне с левым пошивом. А ещё я хотела знать свои права, да
только откуда, если из всей литературы мне разрешалась только
Библия.
– Ты сможешь достать мне
уголовно–исполнительный кодекс? – спросила я надсмотрщика, что был
добр ко мне.
– Постараюсь принести в следующую
смену, но и заберу с собой наутро, так что, если будешь читать, то
ночью и при свете луны, ибо свет включать не позволено.
– Поняла.
Вечером того дня, он, действительно,
принёс мне книжку с правами и обязанностями в исправительных
учреждениях. Из неё я вычитала основы основ о том, что заключённый
имеет право на безопасность и охрану здоровья, а ещё на
уважительное обращение к себе. Вот только все эти красивые моменты
были лишь буквами, впечатанными в бумагу. Подать жалобу, зечки тоже
имели право, только жалобы эти шли через администрацию тюрьмы, и
именно там, наверху, и решалось, какие из них дойдут до суда, а за
какие зечка получит по зубам. Я понимала, что были у меня и
обязанности, и что я нарушила внутренний устав, за что мне
полагался штраф, однако моя беременность должна была быть учтена
при его наложении.