«Я написала», – объявил мой чуть
дрожащий голос.
Он горделиво подошёл к столу и
несколько минут читал мою писанину, в которой не фигурировали
клички других заключённых. Всю вину я брала на себя, указывая, что
работала в одиночку, а ночного охранника заставила содействовать
шантажом, предлагая свою историю взамен на его преступные услуги.
Окончив чтение, начальник с размаха стукнул мне по правой руке
резиновой дубинкой. Я застонала от боли, прижав к себе запястье,
точно побитая собачонка.
– Господи! Что же Вы делаете?
Девочка ребёнка ждёт! – заступилась за меня едва ворочавшая языком
Считалка.
– Рот свой поганый закрой! – взъелся
начальник и грозно шагнул в её сторону, крепко сжимая в руке всё ту
же дубинку.
– Я на Вас жалобу напишу за
бесчеловечное отношение к беременной, больной онкологией и к
обычным заключённым, – с трудом сдерживая слёзы, закричала я,
пытаясь отвлечь его внимание от Считалки.
– Ты, деточка, забыла, где
находишься! – вернулся он к столу и приподнял мой подбородок
резиновой палкой. – В колонии вся переписка идёт через меня. Кто
передаст твои жалобы, и кто тебе поверит? А то, что я тебя за ябеды
до смерти изобью – вот это ближе к правде!
Я промолчала, а он схватил шариковую
ручку и вставил её в мои дрожавшие пальцы:
– Пиши, давай, заново! Со всеми
кличками, именами и вкладом в преступную деятельность по пошиву.
Ещё раз глупость настрочишь, отправишься в камеру строгача на 14
суток, а напишешь нормально, вернёшься в обычную камеру.
Моя повторная повинная не отличалась
от предыдущей, ведь я не видела смысла в том, чтобы описывать всё
так, как хотел начальник. Для зечек и подчинённых, учавствовавших в
преступление, это бы вряд ли что–то изменило: заключенных он бы
забил по карцерам, а конвоиршам списал все грехи, ведь они, как и
Старшая, были с ним заодно. Так что бы я выиграла, назвав имена?
Ровным счётом ничего! А вернувшись в обычную камеру, подверглась бы
опущению от всех семей и свободных статусных зечек, которые
презрели бы меня за стукачество. Конечно же, мне было страшно,
потому что в глазах жестокого начальника читалась одна злоба, но
избить беременную до потери пульса он бы не посмел, побоявшись
последствий, которые, наверняка бы, зацепили и его. Вот я и выбрала
меньшее из зол.
– Объясни мне, кого ты защищаешь? –
получила я очередной удар дубинкой по плечу. – Этих швалей? Пойми,
я их и так могу наказать и по штрафным изоляторам рассадить. Для
этого я в твоих каракулях не нуждаюсь!