— Вожаков своих где потеряли? — продолжался допрос.
Дончаки мрачно переглянулись. Ответил одноглазый, угрюмо, со
вздохом:
— Побили их, батько. Шляхта в сабли взяла. А кто спасся, те в
кандалах имперских красуются.
Корабль тихо покачивался на волнах, словно баюкая
пригорюнившихся запорожцев. Верхняя палуба трехмачтового судна, еще
недавно напоминавшая растревоженный улей, погрузилась в молчание.
Данила подошел к атаману и стал сбоку от него. Бросив на него
мимолетный взгляд, Гонта вновь повернулся к «пиратским»
вожакам.
— Пойдете с нами в страну заморскую?
Вопрос был задан в лоб — жестко, требовательно.
— А куда ж нам деваться-то, батько? — безразлично пожал плечами
одноглазый. — Обратной дороги нет, а султану служить нам не
любо.
— Ну и добре, — помрачнел Гонта, словно только сейчас узнал, что
обратный путь домой заказан и ему. — Как кличут тебя, казак?
— Полусотник Илья Смушко! — отвлекаясь от тяжких воспоминаний,
на глазах воспрянул «пират».
— Рыбари среди твоих казаков найдутся?
— Через турецкий пролив корабль провести? — догадливо вскинулся
полусотник. Дождавшись утвердительного кивка, он продолжил: — Батя
мой лоцманом был не из последних, дед Константинополь брал… Я сам
на египетские берега ходил, и Варне порох понюхать давал.
— Ночью пойдем? — уточнил на всякий случай атаман.
Илья поднял голову вверх. По раннему чистому небу сиротливо
проплывали одинокие облака.
— Придется ждать грозы, — пояснил он. — Анатолийский берег
скалистый, и тучи выпадают туманом. Хоть глаз выколи, в двух шагах
не видно ни зги. Османские сторожевики уходят на румелийскую
сторону, чтоб не побиться… Вот тогда и проскочим.
Помолчав минуту, Гонта одобрительно кивнул:
— Ладно, сотник, ступай, займись своими людьми. — И тут же, без
паузы, ледяным тоном спросил у Данилы. — Грека почему до сих пор на
рее не вижу?
— Какого грека? — изумился тот.
— Который казака зарезал.
Настала очередь задуматься Даниле. И в самом деле — почему?
Мелькнула перед глазами давешняя картинка: грек с окровавленным
ножом, в черных глазах — обреченное отчаянье, вызов и глухая
тоска-безнадега. Отгоняя видение, сотник тряхнул головой и,
осторожно подбирая слова, ответил:
— Он воин, батько. Такой же, как и мы. А его зарезать хотели,
словно тварь бессловесную…
— Пожалел? — катнув желваками, желчно усмехнулся атаман. —
Смотри, как бы боком не вышло.