— Шестая рота! Встать! Свободное
время до второго удара колокола, потом построение и обед!
Разойтись!
— А ты молодец! — Арни хлопнул
Берислава по плечу. — Нет, ты все равно слабак, конечно, но хоть
зачет сдал.
— Ты тоже сдал, — усмехнулся
Берислав. — По математике. Забыл? Я вот до сих пор помню, как
таблицу умножения учил с тобой.
— Да на кой мне сдалась эта
математика! — махнул рукой Арни. — Небось, казначей в легионе не
ошибется, когда жалование мне отсчитывать будет.
— А ты разве сотником не хочешь
стать? — удивился Берислав. — Ты грамотен, да и многие из наших
большие чины получили. Князь по заслугам людей жалует.
У Берислава с Арни сложились на
удивление взаимовыгодные отношения. Он его натаскивал по
математике, а Арни тащил его на кроссе, причем тащил в прямом
смысле. На себе. Берислав, хоть и стал бегать куда лучше, чем
раньше, но сравниться с двужильными мальчишками из лесных весей не
мог даже близко. Они могли дикого коня загнать.
— Сотником? — задумался Арни. — Да
мне сотником ни в жизнь не стать. Я же сирота безродная, как и ты.
А тут половина парней из сыновей этих самых сотников, старост и
жупанов. Нешто они за своих детей не порадеют? Нет, Иржи, нам с
тобой ни хрена в этой жизни не светит, потому как нет на свете
справедливости.
— А ты чего хотел бы, если вдруг
какой-нибудь волхв мог любое твое желание исполнить? — спросил
вдруг Берислав, немного стесняясь греховности своего вопроса. У
него было хорошее настроение, и захотелось подурачиться по-детски,
помечтать о несбыточном. Только вот разговор сразу же пошел не
туда.
— Мамку с батей с того света вернул
бы, — глухо ответил вдруг Арни, лицо которого исказила гримаса
боли. — И обеих сестер!
Свирепого, злого до драки парня было
не узнать. Берислав никогда не видел его таким. Если такое вообще
было возможно, то он бы поклялся, что на миг увидел слезу на щеке
Арни. Только тот сразу отвернулся, и слезы не стало. Арни сидел,
опустив плечи, и молчал, разглядывая кожаные поршни на собственных
ногах. Берислав молчал рядом, понимая, что его товарища вот-вот
прорвет. Слишком уж долго носил он в себе свое горе.
— Я их не помню почти, — глухо
сказал, наконец, Арни. — Ни мать не помню, ни отца, ни сестер.
Только мамкины руки помню и запах. Она дымом пахла, полбяной кашей
и молоком. А когда ее лицо хочу вспомнить, то просто пятно какое-то
вижу. Она снится мне все время. Как будто на коленях меня качает. Я
хохочу, когда она колени раздвигает, а я в подол ее платья
проваливаюсь. Поднимаю голову, чтобы лицо увидеть, и тут же
просыпаюсь. Я ее лицо забыл, понимаешь?