Семен застыл, не дожевав кусок. Он
вдруг поймал себя на мысли о том, что впервые за два года ощутил
скуку. Не холодную сковывающую тоску, а именно нудную,
утомительную, раздражающую скуку.
Впервые за два года ему захотелось
работать. То ли воспоминания об экспедиции подействовали, то ли
постоянные встречи со здешними обитателями, но желание обожгло.
Перед смертью Эля не раз и не два
говорила, чтобы он жил дальше. Во чтобы то ни стало. Он плакал, а
она гладила его по лицу.
И жили они долго и счастливо, и
умерли в один день.
В тот день он умер вместе с ней.
Должен был умереть. Обязан. Так отчего же все чаще хочется
воскреснуть? И как после этого называть себя ее мужем?
Семен прикрыл глаза и ощутил, как
родная рука легла на щеку. Поцеловал ее в ладонь, как делал тысячу
за их жизнь.
«Живи, — говорила Эля. — Живи».
Эля, которая точно знала, что без
нее он жить не умеет, потому что вообще не умеет жить один.
Есть ли смысл, и есть ли у него
право учиться этому?
Эля погладила его по щеке. Вроде как
утвердительно. Будь у нее голос, наверняка бы сейчас высказала все,
что о нем думает.
Но она не могла принять это решение
за него. Решить мог только он.
— Вернулся, значица, — услышал он
голос бабы Маши и резко открыл глаза. Мария Анатольевна стояла в
темноте дверного проема, ее старые, но еще такие подвижные пальцы
перебирали ткань полотенца.
— Сынок ваш сказал, вы на птичек
смотреть пошли. Любите птичек?
Семен вдохнул поглубже и постарался
изобразить дружелюбие. Катя была права. Незачем тащить в свою боль
чужих людей.
— Они были моей работой, — ответил
он.
— И так бывает, — кивнула баба
Маша.
— Мария Анатольевна... — он замялся,
потом решил, что только спросит. От того, что он спросит, ничего не
будет. — Мария Анатольевна, а где тут найти Геннадия?
— Третий дом от начала улицы, елочка
у калитки растет. А ты чего от Генки хочешь?
— Бинокль одолжить. Одолжит?
Баба Маша пожала плечами:
— Может одолжит, а может и нет. Не
спросишь, не узнаешь. А тебе зачем? За девками нашими
подсматривать? — и она кокетливо улыбнулась.
Семен едва не подавился чаем.
Эля, сидящая на стуле рядом,
беззвучно рассмеялась. Семен подарил ей укоризненный взгляд.
— Я вдовец, — поморщился он.
— И что с того?
— Я… — он замялся, не зная, как
объяснить самую очевидную для него на свете вещь, чтобы не
прозвучало глупо.