Он не смог продолжить. Заплакал.
Отвернулся к стене.
Дарья молчала.
Лились горячие тяжелые слезы.
Стрекотали кузнечики под окнами. Тихо тикали часы с гирьками. На
стену ровным полукругом падал свет от лампы, а выше начиналась
тень, и потолок терялся в темноте. Время перестало быть линейным,
Семену казалось, что оно сжалось, скомкалось, словно лист бумаги,
что снаружи оно течет совсем не так, как в этой комнате, что,
возможно, за дверью прошло уже много лет... Он плакал, заново
переживая те страшные полгода, и последний месяц и все, что было
после. Подушка стала мокрой насквозь. Ему казалось, что это не
закончится никогда.
А потом слез стало меньше. Они
иссякали, словно пересыхал бездонный колодец боли, что их порождал.
И в какой-то момент Семен в последний раз втянул носом воздух и
ощутил лишь дикую, отупляющую, всепоглощающую усталость. Ничего
больше не осталось.
Надо было извиниться перед Дарьей.
Но он лежал, уткнувшись носом в стену, слушал свое сердце,
выстукивающее непозволительно спокойно, чувствовал щекой мокрую
ткань подушки и не мог заставить себя повернуться.
Наконец он услышал, как тихо
скрипнула софа. Дарья встала.
— Простите меня, — сипло попросил
он. — Пожалуйста, идите спать.
— Обещаю, что посижу чуть-чуть и
уйду. И вам не за что извиняться.
Он промолчал.
— Мне очень жаль, — тихо сказала
Дарья. — Жаль, что вам пришлось пройти через это. И что вы
проходите через это до сих пор раз за разом. И вы ни в чем не
виноваты.
Он прикрыл глаза.
— Принести вам другую подушку?
Помотал головой. На слова сил уже не
осталось.
— Давйте хотя бы перевернем, —
вздохнула Дарья.
И сделала все так неожиданно быстро
и легко, что он почти и не заметил. А лежать на сухом все же было
приятнее.
Все так же стрекотали сверчки и
тикали часы. Он слышал, как Дарья села за стол.
— Хотите, я вам почитаю? — вдруг
спросила она.
Семен сначала решил, что ослышался.
Потом все же повернул голову.
В лице Дарьи не было ни жалости, ни
презрения. Лишь отпечаток усталости и печали.
— Да, — тихо согласился он.
Повернулся на другой бок так, чтобы видеть ее.
Дарья открыла книгу где-то на
середине. Полистала, явно тревожась, что может выбрать что-то, что
вызовет новую волну горя. Семен мог бы сказать ей, что сейчас он
абсолютно пуст и в нем не осталось ничего, что могло бы чему-то
откликнуться, но язык не ворочался. Наконец Дарья нашла подходящее
стихотворение.