А леса у нас тихие... - страница 64

Шрифт
Интервал


— Эля умирала, а я думал о том, как хочу жить, — произнес он. — Вот такой я подлец. А еще трус. Она не боялась. А я насмотрелся и боюсь. И лучше бы и правда инфаркт, зато быстро. Эля прошла через ад. А я не смог даже просто постоять рядом до конца.

Перед внутренним взором встала кровать в их спальне и Эля. Совсем иная, нежели являлась ему теперь. Хоть в этом ему повезло, он мог снова видеть ее такой, какой она была до болезни.

Слезы обожгли веки. Семен закатил глаза, чтобы не заплакать.

— В каком смысле — не смогли? — тихо спросила Дарья.

— Я понял, что все кончено, примерно за месяц до ее смерти. И меня как отрезало от нее. Я словно похоронил ее заранее. Меня будто заморозило. Я стал скупее на слова и эмоции. Я старался это скрыть. Как мог старался. Но не верю, что она не почувствовала. Никогда себе этого не прощу.

— Вы оставили ее?

— Нет!

— Бросили? Не появлялись рядом с ней днями, отказывали ей в разговорах?

— Разумеется, нет! Но…

— Тогда за что вы себя вините? За то, что вы просто человек? За то, что вас совершенно по-человечески напугали боль и страдание? За то, что понимание утраты настигло вас раньше и окунуло в горе, с которым вы не смогли быстро справиться? Такое бывает и очень часто, потому что люди — они просто люди. И Семен, мы можем думать и чувствовать что угодно, вопрос в том, что мы при этом делаем и говорим. Вот что по-настоящему важно. А вы не оставили ее. Вы были с ней, несмотря на страх. И я уверена, она знала это и ценила.

По правой щеке Семена сползла слеза. Он резко повернул голову на бок, и она впиталась в наволочку.

— Она почти все время стонала. Иногда я выходил из комнаты и… иногда я думал…

Он сжал зубы.

— Вы были при ее конце?

Семен кивнул, потому что не смог ответить вслух.

Дарья молчала, давая ему время собраться.

— Последнюю неделю она провела на фентаниле. Почти все время спала. И ушла во сне. И когда она ушла, я… я почувствовал… облегчение. Я лег спать и проспал почти шестнадцать часов… Я был рад, что все закончилось. Несколько первых суток — просто рад. А потом... потом я увидел ее в гробу... и пришло осознание… Я так отчетливо понял то, что и раньше знал, но Эле было так плохо, что казалось, что смерть — это все равно лучший выход. А тут меня как ударило. Я осознал, что больше ничего не будет. И Эли не будет. Совсем. Катя была на втором месяце беременности. Я смотрел на нее и понимал, что Эля не увидит ее детей. Не возьмет на руки. Что она больше вообще ничего не увидит. И это так нечестно, так… Мне, казалось, что я готов. Но я оказался совершенно не готов.