Проснулся я по будильнику. Вскочил, отжался, чтобы окончательно
прийти в себя. Облился холодной водой и отметил, что я бодр и полон
сил. А вот когда мне было сорок лет, если чуть не доспал – весь
день ходишь вареный. Здорово, что я могу оценить, как клево быть
молодым!
Мы молча позавтракали. Мама с укором поглядывала на Бориса,
гордо сияющего подбитым глазом. Ей предстояло после работы идти в
школу на разборки.
Классная Бори, Тамара Никитичн,а – зверюга, спуску им не дает.
Ей под семьдесят, но она и сейчас из тех, кто коня на скаку
остановит: высоченная, плечистая, суровая, как женщина с картины
Васи Ложкина. Взгляд, как у терминатора. Голос… Голос тюремного
вертухая. Сразу и не скажешь, мужской он или женский.
В общем, только глянет – сразу паралич, заикание и лужа. Не
удивлюсь, если у одноклассников Бори энурез.
Она устраивает очную ставку с участием Карташова, Бори и их
родителей – дабы выслушать две стороны.
Ковыряя ложкой манку, Боря говорил:
— А я что, я – защищался, так ей и скажу. Надоело быть лохом! Ян
подтвердит. И если Никитична хочет, пусть орет, хоть лопнет!
— В дневнике написано о неоправданной жестокости, — сказала
мама. – Неужели нельзя было решить мирно?
— Нельзя, — сказал Борис. – Они не понимают. А я не хочу, чтобы
мне на спину плевали!
— Не верится, что не понимают. Дима Карташов на вид приличный
мальчик.
— Приличные мальчики тоже устраивают травлю, — поддержал брата
я, но мама не унималась и включила пацифистку:
— А если ты его покалечил?
Боря стукнул ложкой по столу, вставая.
— Так ему и надо! Папа точно был бы за меня, а не как ты! Все
тебе я виноват.
Он швырнул ложку и рванул в детскую, оставив маму недоумевать,
что она не так сделала. Написано в дневнике, значит, так и есть. За
замечания надо наказывать, чтобы мы не распускались.
— Он правильно дал в морду, — заключила Наташка. – Не надо его
ругать.
Мое мнение было и так понятно. Не доев манку, я поблагодарил
маму и встал.
— Ну а что мне, радоваться? – возмутилась она. – Выслушивать
теперь… — Она махнула рукой и помрачнела.
Я ее понимал, Никитичну по прозвищу Никитич даже родители
боялись, ничего приятного нет в выслушивании ее претензий.
Вышли мы втроем, и нам навстречу ринулся очкарик Мишка из
восьмого «А», с которым Боря раньше дружил. Маленький, головастый,
с тонкой шейкой и вечными заедами в уголках рта и перхотью в желтых
волосенках.