Подумалось о том, что, с одной стороны, здорово, когда можно
дать в бубен, поговорить, и оппонент поймет, что неправ. Обычно
гопота признавала это, столкнувшись с грубой силой. Кулаки
чесались, ноги тоже чесались, так хотелось отоварить урода по
первое число – и за то, что он уже сделал, и за испорченное детство
в параллельной реальности. Почему-то верилось, что она есть, и там
я, неспособный за себя постоять, страдаю от этих отморозков.
— А они точно тут пойдут? – засомневалась Гаечка после пяти
минут ожиданий.
— С большой вероятностью. Но они ж сперва в курилку… —
предположил Минаев, его глаза горели, и вообще я не узнавал этого
тихоню.
— Идут! – шепнул Рамиль, смотрящий в дырку в бетонном
ограждении, и переступил с ноги на ногу.
— Сколько их? – спросил Илья.
— Трое. Фигня, — ответил Рам и повернулся к нам, ударил кулаком
о кулак.
Я облизнул враз пересохшие губы, чуя мандраж предвкушения, когда
щекотно под ложечкой и сердце колотится! Страх есть, но он скорее
подстегивает и обостряет восприятие, чем сковывает.
Сперва вышел Плям, сразу за ним синхронно, шаг в шаг – Барик и
Чума.
— А ну стоять, черти! – отчеканил я.
Гоп-компания так же синхронно обернулась.
— Пиу-пиу, — воскликнула Гаечка, оказавшаяся у них в тылу. – Ни
с места! Вы окружены!
Чума оглянулся, сплюнул под ноги. Страха на его лице не было,
лишь обреченность. А вот Борецкого переполнял гнев. Флегматичный
жабоподобный Плям вздохнул и уставился на меня.
— Берега попутали? – возмутился Барик. – Какого…
— Завали хлебало, — прошипел я на понятном им языке и шагнул к
нему. – Во-первых, за вами должок. Объяснять, за что спросить
хочу?
— Ты? – скривился Чума и еще раз сплюнул. – С хера ли с меня
спрашивает всякое лошье…
Я встретился взглядом с Ильей, скосил глаза на Барика, и сразу —
два шага вперед, два прямых удара Чуме в живот – разинув рот, он
схватился за «солнышко». Илья сцепился с Бариком и уже валял его по
земле, а Рам подсечкой повалил Пляма, который особо не
сопротивлялся, понимая, что силы неравны, и чем больше он будет
рыпаться, тем сильнее наваляют.
— Это за лошье, — сказал я.
Чума, все еще корчась, шагнул вперед, пытаясь ударить меня в
лицо, но я выставил блок и отбросил его топчущим.
— Будем считать, за лошье ты ответил. Теперь ответишь за пыль в
глаза.
Я попытался ударить его в челюсть, но Чума закрылся. Тогда я
пробил его печень и двинул ему в глаз. Чума повалился набок.