– Джейн, уверяю тебя, ты заблуждаешься. Что с тобой случилось? Отчего ты так ужасно дрожишь? Хочешь немного воды? – Нет, миссис Рид.
– Не хочешь ли ты чего-нибудь другого, Джейн? Уверяю тебя, я хочу только быть твоим другом.
– Это неправда. Вы сказали мистеру Брокльхерсту, что у меня дурной характер, что я злая и лживая. О, я расскажу всем в Ловуде, кто вы такая и как вы со мной поступили.
– Джейн, ты еще мала и не понимаешь, что недостатки детей надо исправлять.
– Но лживость вовсе не мой недостаток! – закричала я диким, пронзительным голосом.
– Но у тебя вспыльчивый характер, Джейн, ты должна с этим согласиться. А теперь ступай в детскую – иди, мое дорогое дитя, – и ложись в постель, тебе надо отдохнуть.
– Я не ваше дорогое дитя! И я не хочу отдохнуть. Отошлите меня поскорей в школу, миссис Рид, я не могу здесь жить.
– Я в самом деле отошлю ее поскорей в школу, – проговорила миссис Рид вполголоса.
Собрав свою работу, она быстро вышла из комнаты. Я осталась одна – победа была за мной. Это было самое ожесточенное сражение, какое я когда-либо вела, и первая победа, которую я одержала. Я стояла на ковре перед камином, на том самом месте, где стоял раньше мистер Брокльхерст, и наслаждалась торжеством победы. Сначала я улыбалась с чувством гордости, но это горделивое и радостное чувство стало уступать место унынию и тоске, по мере того как лихорадочное биение моего пульса становилось спокойнее. Ребенок не может вступать в борьбу со взрослыми и давать полную свободу своим возмущенным чувствам, как я только что сделала. Иначе ему придется испытать все муки совести, весь ужас позднего раскаяния. Полыхающая, пожираемая пламенем полоса горящей степи может дать представление о состоянии моей души, когда я осыпала миссис Рид обвинениями и угрозами. И та же полоса степи, только почерневшая и выжженная после того, как огонь потух, дает представление, как я чувствовала себя потом.
Получасовая тишина и размышление показали мне все безумие моего поведения и всю горечь, всю безотрадность моего положения и состояния моей души, полной злобы и ненависти. Я впервые испытала всю сладость мести. Ее можно сравнить с вином, которое кажется крепким и ароматным, пока его пьешь, – но после него остается во рту металлический, едкий вкус. Так и у меня осталось теперь ощущение, точно я отравлена. Я бы охотно пошла к миссис Рид и попросила у нее прощения, но знала частью по опыту, частью интуитивно, что она лишь оттолкнет меня с большим презрением и тем вновь пробудит все свойственные моей натуре мятежные чувства.