Но век -- не
получалось.
И даже до деревни,
тоже крещеной не по-людски: Большие Барсуки -- тоже не
получалось.
-- До места я вас не
довезу, -- предупредил купец еще там, в Кус-Кренделе. -- Мне
сегодня в Зиморачье поспеть надобно. До развилки дотрюхаем -- а это
уже, шиш лесной, считай, полдороги. Там я вам тропочку укажу:
выйдете по ней на заимку, передохнете, ежели захотите, чайку
попьете; а дальше до Больших Барсуков, куда там тропа -- дорога! Не
заблудитесь. Возвращаться станете, на той же заимке ночуйте, а
поутру путь вам опять к развилке -- я назад катить стану, подберу.
Считай, часа через три, как посветлеет, проезжать буду. Только в
жданки мне играть недосуг: не поспеете -- на своих двоих до
Кус-Кренделя топать придется!
-- И на том спасибо,
купец, -- криво усмехнулась Княгиня.
Как рублем
подарила.
Фальшивым.
Ты ведь уже успел
шепнуть ей, с чего это вдруг купец в благодетели записался. Про три
с полтиной рублика долга. Впрочем, мог ведь и вовсе не подвозить.
Сами дойдут. Никуда их деньжата и так не денутся; а денутся, тоже
не велика беда. Видать, что-то еще Ермолай Прокофьичу от ссыльных
нужно, не только Филатов гиблый трояк. Ладно, время придет -- сам
скажет...
-- Что, купец, так вот
по лесам один и разъезжаешь? -- поинтересовалась Княгиня, нарушая
монотонное однообразие езды и выдергивая тебя из полудремы.
-- Ежели товару чуть,
как сейчас, то один и езжу, -- наполовину обернувшись, благодушно
подтвердил Ермолай Прокофьич. -- Чего зазря людей гонять, коли и
сам управляюсь? Вот ежели сурьезный груз случается -- тады другой
разговор...
-- Ну так посылал бы
приказчика. Чего ж сам-то? -- тебе тоже стало интересно.
-- Когда все, считай,
сговорено, можно и приказчика, -- согласился-возразил купец. -- А
когда еще сам наперед не знаешь, в чем твой барыш будет, вот опять
же, как сейчас -- тогда уж лучше самолично!
Тебе показалось: в
ответе прятался какой-то намек.
Какой?
На что?
"А когда еще сам
наперед не знаешь, в чем твой барыш будет, вот опять же, как
сейчас..."
-- И не страшно,
самому-то? Не ровен час, лихие людишки...
Ермолай Прокофьич
хохотал со знанием дела: громко и искренне.