— Брось, Франсуа, вчера наш мальчик
просто устал, — благодушно произнес кардинал и улыбнулся
племяннику, улыбкой смягчая резкое суждение старшего брата. — Но,
впрочем, если тебе больше нравится имя «Жорж», так тому и быть.
Надеюсь, у мальчика есть деньги? — сменил тему разговора кардинал.
— Париж очень дорогой город.
— Спроси Броссара — это его забота, —
с плохо скрытым неудовольствием ответил Гиз. Шарль де Лоррен
понимающе хмыкнул, а юный шевалье посмотрел на дядей с нескрываемым
удивлением.
— Ну, что ж, Мишель, то есть, Жорж, —
поправился кардинал. — Вот тебе триста ливров — трать их, как тебе
заблагорассудиться. А если этого будет мало, мой кошелек всегда к
твоим услугам.
Мальчик послушно взял деньги и
собрался было покинуть родственников, когда в кабинет торопливо
вошел какой-то офицер.
— Монсеньор, — офицер поклонился и
замер перед герцогом де Гизом, взволнованный и бледный. Шарль де
Лоррен доброжелательно кивнул племяннику и глазами указал на
дверь.
— Иди, Жорж, Париж тебя ждет, —
приказал герцог, однако не успел Мишель де Бар дойти до порога, как
за спиной загромыхало: — Как это понимать, граф?
Мальчик испуганно обернулся, не в
силах понять, что именно в его поведении могло так сильно
разгневать дядю, и тут же понял, что гнев дядюшки направлен вовсе
не на него, а на офицера. Последний стоял навытяжку, нервно сжимая
и разжимая кулаки, и лишь один раз попытался что-то возразить, но
Гиз немедленно пресек эту попытку:
— Замолчите, Мейнвиль, говорить буду
я.
Кардинал Лотарингский поднялся из
кресла, взял Мишеля за плечо и вывел из кабинета.
— Иди, Мишель, развлекайся, — дверь
захлопнулась прямо перед носом мальчика. Юный граф несколько раз
глубоко вздохнул и пошел разыскивать воспитателя.
***
Париж развеял меланхолию графа. В
новом по моде сшитом костюме мальчик более не казался себе смешным
и неуклюжим, так что мог наслаждаться красотами французской столицы
и с интересом слушать рассказы господина де Броссара. И все-таки,
охая перед громадой собора Нотр-Дам, удивляясь тому, что в тюрьме
Консьержери некогда располагалась королевская резиденция, а Большое
Шатле было возведено еще римлянами, Мишель то и дело возвращался
мыслями к дяде Гизу. Как бы ни был мальчик неискушен в столичном
обращении, он вовсе не был глупцом и догадался, что в
гостеприимстве дядюшки не хватало тепла. Может быть, причиной
неприязни дяди было то, что у него на службе уже имелся один
граф?