— Остановитесь, Анри, — со слезами на
глазах говорила нестареющая красавица. — Разве вы не видите, что
этот удар направлен против вас?! Герцогиня д'Этамп ненавидит вас и
хочет лишить верного советника.
— Я поговорю с отцом... я объясню
ему... — горячился Генрих.
— О нет, мой принц, — возразила
Диана, увлекая дофина прочь от двери. — Ваш отец целиком во власти
этой мерзавки. Он только разгневается на вас за вмешательство и,
чего доброго, оправит господина де Броссара на костер. Умоляю вас,
не губите благородного человека...
Дофин заплакал. Раньше ему даже в
голову не приходило, что из любви к нему Диана способна отказаться
от своей неприязни, но вдова великого сенешаля Нормандии была очень
умной женщиной. Ласково гладя молодого человека по голове и утирая
ему слезы, она уверяла принца, будто изгнание шевалье де Броссара
вряд ли будет долгим, что года через два, три, четыре или пять
шевалье вновь будет давать ему мудрые советы, а обнаглевшая гадина
будет с позором изгнана от двора.
Честно говоря, Диана де Пуатье была
уверена, что сможет отучить возлюбленного принимать чьи-либо
советы, кроме собственных. Точно также она была уверена, что ее
ласки помогут изгнать из памяти дофина даже имя Броссара. Пока же
красавица бросала насмешливые взгляды на госпожу д'Этамп, от души
наслаждаясь общим хором осуждения, в котором общественное мнение
клеймило королевскую фаворитку. А герцогиня, немало раздраженная
радостью Дианы, изо всех сил искала способ стереть с лица соперницы
самодовольное выражение. И такой способ нашла. Пользуясь дарованной
ей королем безнаказанностью, герцогиня д'Этамп приказала
королевским солдатам разрушить несколько статуй святых у входа в
церковь Сен-Жермен-л'Оксеруа, а Диана де Пуатье, прибегнув к помощи
своих союзников Гизов, в свою очередь добилась от его величества
сожжения на Гревской площади десяти протестантов. В общем,
обвинение господина де Броссара в исповедании протестантизма дорого
обошлось и гугенотам, и католикам, зато решило все проблемы
красавицы Дианы.
Первоначально Броссар также винил в
своих злоключениях королевскую фаворитку, но накануне отъезда в
Наварру точно выяснил, кому обязан опалой. Прозрение Броссара было
делом случая. Отдав долг вежливости некоторым придворным и тепло
попрощавшись с дофином и дофиной, шевалье собирался уже покинуть
Лувр, когда в переходе королевского замка расслышал чьи-то очень
знакомые голоса. Мужской голос принадлежал Шарлю де Лоррену, одному
из младших сыновей герцога де Гиза, женский — Диане де Пуатье. Дама
и шевалье шутливо обсуждали будущую карьеру молодого человека,
причем юноша уверял, будто мечтает стать адмиралом, а госпожа
Диана, смеясь, утверждала, что ему больше подойдет кардинальская
шапка.