«Левшу» мы читали третий день. То есть читал Papa, а все
слушали. Mama, ОТМА и я.
ОТМА — это мои сёстры. Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия. Не
было ни одной, а тут сразу четыре. И все старшие. Ольге
восемнадцатый пошёл, ровесница мне тогдашнему, в двадцать первом
веке. Анастасии двенадцатый. А Татьяна и Мария посерёдке.
И все меня любят.
Вернее, не меня, а того самого цесаревича Алексея, которого я
подменяю. Сейчас они немного смущены, и смущают их перемены. Я стал
активнее, если не физически, какое уж физически, то ментально. Стал
подавать голос там, где прежде помалкивал. Стал ненавязчиво, но
неуклонно давать знать окружающим, что я не просто маленький
мальчик, а наследник престола. В этом вагоне — и в этом государстве
— второе по значению лицо. Пока лишь формально, но всё начинается с
формы, это вам любой военный скажет.
Papa и Mama объяснили девочкам, что перемены во мне есть
следствие болезни, точнее, мучений. Муки-де возвышают, а также
способствуют ускоренному взрослению. Так считалось, то есть так
считается, здесь и сейчас, в Российской Империи, в одна тысяча
девятьсот двенадцатом году. Причем считается теми, кого эти
мучения, как правило, обходят. «Война облагораживает солдат и
развивает в народе высшие качества» — такое мнение в высших кругах,
правда-правда.
И потому ОТМА меня не только продолжают любить, а любят, быть
может, пуще прежнего.
Потому что любить-то им больше некого, да.
Вот все говорят «царские дети, царские дети», а я скажу, что нам
за вредность молоко... хорошо, лимонад давать нужно.
Ладно я. Меня лелеют, как фарфоровую статуэтку, и в связи с этим
круг общения у меня ограничен. Из-за болезни, вдруг толкнут, вдруг
я, шаля, упаду, ударюсь, поломаюсь. Но у сестер его вообще нет,
общения! Такова система воспитания, утвержденная Mama. Не то, что с
простолюдинками, с потомственными дворянками, титулованной
молодежью, графинями и княжнами, сёстры видятся крайне редко, а
запросто общаться — и вовсе не смеют. Не позволено. О мальчиках и
не говорю. Бестужевские курсы? Сорбонна? Даже и не думайте. Не
царское это дело. Даже институт благородных девиц казался сёстрам
неким заманчивым учреждением, хотя и он по статусу не подходил им
совершенно.
— Ну-с, что можно сказать о «Левше»? — спросил Papa. Это у него
такой педагогический приём — после чтения разбирать произведение.
Анализировать. Для нашего развития. — Какой урок следует
извлечь?