Изловчившись, девчушка привстала с неудобного сидения и шагнула вперёд, в направлении водителя. Алексей Петрович услышал, как, стараясь пересилить незамолкающую сирену, она прокричала кому-то: «Он пришёл в себя! Он пришёл в себя!»
– Отлично, – проорал в ответ мужчина. – Не давайте ему двигаться! Нам уже близко!
Девушка плюхнулась на сидение и сжала руку Алексея Петровича.
– Прошу вас, – интонации действительно были просительные, – доктор не разрешает вам двигаться. Вы не волнуйтесь только, теперь всё страшное позади. Вы потеряли сознание на улице, помните? А мы с Дейзи как раз рядом оказались и скорую вызвали. Хорошо, что будка телефонная на углу есть...
Она отпустила собачку на пол и смогла пододвинуться к нему очень близко. Так близко, что её волосы чуть скользнули по его щеке, и он смог, наконец, хорошо рассмотреть их цвет – тёмный пепел – и выражение глаз, внимательно-участливое. Именно так на него всегда смотрела Лиззи, когда промокала своим кружевным, пахнущим фиалкой платочком его невольные слёзы и прикладывала к разбитой в очередной раз коленке тёплый, прогретый солнцем лист подорожника...
Лиззи... Благодаря своей милой спасительнице Алексей Петрович очень чётко представил себе лицо сестры. Высокий лоб, брови вразлёт, тонкий нос с почти незаметной горбинкой, всегда плотно сжатые губы. Она редко улыбалась после смерти матери. Чуть вытянутый овал бледного лица в обрамлении лёгких золотисто-русых завитков. Волосы Лиззи всегда убирала в плотную тугую косу с вплетённой чёрной лентой. Только самый кончик косы непослушно пушился и щекотал щеки или лоб маленького Алёшеньки, когда старшая, самая старшая, сестра приходила поутру в его комнатку разбудить-потормошить. Он всегда был «соней-засоней».
Алексей Петрович прикрыл глаза, отдаваясь светлому воспоминанию ...
Вятка, 1900 год
– Papa! – словно позабыв, что обещала себе всегда и во всём соблюдать приличия, Лиззи очень громко и с негодованием взывала к отцу от самой калитки. Подобрав юбки, быстрым шагом она летела по горячей от августовского солнца тропинке, держа крепко за руку своего незадачливого младшего брата.
– Papa, вы обещали сделать внушение Алексу, и что же? – Лиззи резко остановилась перед тремя ступеньками веранды. Она была крайне возмущена, и на её бледном лице яркими пятнами выделялся румянец. Так было всегда, когда старшая дочь была недовольна. Пётр Алексеевич вздохнул и с характерным шелестом сложил газету.