Алёша шмыгал носом и смотрел в сторону, старался, чтобы папочка слёз его не заметил. Пока Лиза тащила его по тропинке, нога под прикреплённым ею же листиком подорожника разболелась и опять закровила. Ему хотелось убежать к Агаше, чтоб она и пожалела, и коленку своей чудесной «доброй», пахнущей мёдом мазью помазала, и коврижки медовой с молоком дала.
Агаша жила у них давно, наверное, уж сто лет. Вкуснее её пирогов нет ничего на свете. Даже мороженое, которое он пробовал на дне рождения у Карла Карловича (из Москвы кондитера выписывали!), ни в какое сравнение не идёт. Но Агашины пироги пекутся строго по календарю, и пока медовый Спас не настал, коврижки за просто так не упросить. Алеша вздохнул, замечтавшись, и переступил с ноги на ногу. Лиззи покрепче взяла его за руку. Пётр Алексеевич понял, что сына пора выручать...
– А что, Лизонька, ты у Людевигов была? Что они поделывают? Карл Карлович не сказался, когда к нам пожалует сегодня? Я намерен отыграться сегодня бесповоротно!
– Papa, вы же знаете, что я не люблю, когда меня называют иначе, чем Лиззи, – воскликнула старшая дочь и даже притопнула ножкой. – Вы обещали поговорить с Алексом о его поведении и запретить ему его несносные игры! Позавчера он разбил себе левую ногу, два дня вёл себя смирно, но только я за порог, и что же? Опять деревья и заборы! И вот, полюбуйтесь, из живого места только бестолковый лоб!
Упрямство у Елизаветы было такое же, семейное. Но что никак не мог понять Пётр Алексеевич, так это страсти своей старшей дочери переиначивать русские имена на иностранный манер. И ладно бы они были не русских кровей, так нет же! Да что говорить, даже Карл Карлович своих дочурок попросту величает – Машуня, Катюша да Дашенька. И только его Елизавета Петровна всех в семье именует на европейский манер. В пансионе их, что ли, этому учат?
Пётр Алексеевич вздохнул, встал с любимого «летнего» диванчика и спустился на три ступеньки к детям.
– Ты такая красивая у меня становишься, доченька, просто загляденье, – проговорил он нежно и, приобняв, поцеловал дочкину головку. – Прости братика, он обязательно научится себя вести...
– Papa, ему уже почти пять лет! Он весь перекалечится! – не сдавалась Лиззи.
Пока глава семейства обдумывал, чем бы ещё задобрить и отвлечь старшую дочку, помощь пришла неожиданно. Из дома в помятом ярко-жёлтом платьице, с растрёпанной косой, где-то посеяв бант, появилась Анна Петровна в обнимку с лохматой нечёсаной Жужей. Собака была страшно недовольна тем, что её вытащили из укромного местечка, щурилась на яркий свет и жалобно поскуливала.